Свет погас

В тот вечер на лестнице царила невообразимая суматоха. Корреспонденты прямо из театра, из мюзик-холла или со званого обеда валили к Торпенхау, чтобы обсудить план действий на случай, если неминуемые боевые операции начнутся в скором времени. Торпенхау, Беркут и Нильгау созвали всех своих собратьев по перу, с которыми им доводилось вместе работать; и мистер Битон, домоправитель, утверждал, что за всю свою долгую, изобилующую событиями жизнь еще не видывал столь отчаянных людей. Они орали и распевали песни так громко, что переполошили весь дом; почтенные мужчины в летах не отставали от юнцов. Ведь впереди их ожидали опасности войны, и все они прекрасно понимали, чем это пахнет.

Дик, который сидел у себя, сначала был несколько озадачен шумом, доносившимся через площадку, а потом вдруг рассмеялся.

"Если пораскинуть умом, положение и впрямь самое что ни на есть смехотворное. Мейзи совершенно права, бедная девочка. Я и не подозревал, что она умеет так горько плакать; но теперь мне известно, что думает Торп, и я уверен, что он сдуру остался бы дома и пытался бы меня утешить - если б только знал правду. Кроме того, не очень-то приятно сознавать, что тебя выбросили на свалку, как поломанный стул. Я должен справиться с этим в одиночку - мне ведь не привыкать. Если войны не будет и Торпу все станет известно, я предстану в дурацком виде, и только. А если будет война, я не должен никому мешать. Дело есть дело, и я хочу быть один... один. Но до чего ж они там разгулялись!"

Кто-то забарабанил в дверь мастерской.

- Выходи, Дик, будем веселиться, - послышался голос Нильгау.

- Я бы рад, да не могу. Настроение у меня совсем не веселое.

- А вот я сейчас кликну ребят, и они выволокут тебя, как барсука из норы.

- Пожалуйста, старина, избавьте меня от этого. Честное слово, мне охота побыть одному.

- Будь по-твоему. Может, прислать тебе чего-нибудь? Скажем, шампанского? Кассаветти уже начал горланить песни о солнечном юге.

С минуту Дик серьезно обдумывал это предложение.

- Нет, спасибо. У меня и без того голова трещит.

- Невинный младенец. Вот к чему приводят волненья юной души. Горячо поздравляю тебя, Дик. Я ведь тоже соучастник заговора, который был затеян ради твоего блага.

- Катитесь к черту и... позовите сюда Дружка.

Песик вбежал на пружинистых лапах, крайне взбудораженный, потому что весь вечер его ласкали и баловали. Когда хором подхватывали припев, он с упоением подвывал; но, очутившись в мастерской, он сразу сообразил, что здесь не место для изъявления восторгов, и примостился на коленях у Дика, ожидая, когда придет время спать. Потом он лег вместе с Диком, который всю ночь напролет прислушивался, как бьют часы, и считал каждый удар, а наутро мысль работала с мучительной четкостью. Дик выслушал поздравления Торпенхау, принесенные уже в более торжественной форме, а также подробный рассказ о ночном кутеже.

- Но ты что-то невесел и мало похож на счастливого избранника, заметил Торпенхау.

- Не беспокойся - это уж мое дело, у меня все хорошо. Стало быть, решено, ты едешь?

- Да. От Центрально-южного, как всегда. Они предложили мне более выгодные условия против прежних, и я согласился.

- Когда же в путь?

- Послезавтра. Через Бриндизи.

- Слава богу.

Дик сказал это от всего сердца.

- Право слово, ты весьма бесцеремонно даешь понять, что рад от меня избавиться. Но человеку в твоем положении позволительно думать только о себе.

- Я вовсе не то хотел сказать. Тебя не затруднит получить до отъезда по моему чеку сотню фунтов?

- Не маловато ли на хозяйственные расходы?

- Ну нет, это я просто... готовлюсь к свадьбе.

Торпенхау принес деньги, пересчитал по отдельности пятерки и десятки, сложил их аккуратными пачками и спрятал в ящик письменного стола.

- Теперь, надо полагать, я досыта наслушаюсь всяких бредней про эту девчонку, прежде чем уеду. Боже, дай мне набраться кротости и вытерпеть все причуды влюбленного! - сказал он себе втихомолку.

Но Дик больше и словом не обмолвился ни о Мейзи, ни о будущей свадьбе. Он только все время торчал в дверях, когда Торпенхау укладывал вещи, и донимал его бесконечными вопросами по поводу предстоящей кампании, так что Торпенхау в конце концов начал сердиться.

- Дикки, ты просто скотина, ну можно ли так скрытничать и вариться в собственном соку? - сказал он вечером накануне отъезда.

- Да... да, пожалуй, ты прав. Но, как по-твоему, сколько будет длиться война?

- Дни, недели или месяцы. Кто знает. Может, даже годы.

- Я тоже хотел бы поехать.

- Боже правый! Тебя решительно невозможно понять! Неужто ты позабыл, что скоро женишься - и, между прочим, благодаря мне?

- Нет, конечно, не позабыл. Я женюсь... такая моя судьба. Я женюсь. И признателен тебе от души. Разве я уже не говорил этого?

- Но вид у тебя такой, будто тебя ждет не женитьба, а виселица, сказал Торпенхау.

На другой день Торпенхау простился с Диком и оставил его в одиночестве, которого он так жаждал.

Глава XIV

Все ж пред концом, хоть уж был копьеносцами нашими взят он,

Все ж пред концом, хоть уж саблей бессильный отбиться один,

Все ж пред концом, уж во власти враждебных солдат, он