«С вами будет говорить королева», — решили серафимы спустя несколько миллиардных долей секунды. При использовании мыслеречи субъективное время значительно замедлялось.
Наверное, будь на ее месте стратег, он извлек бы из того, что она ощутила, массу полезной информации. Сигнал её сознания передавался по цепочке от серафима к серафиму, и, наверное, его траекторию можно было использовать, чтобы узнать расположение каждого из… существ, — Лана не могла называть их Тварями, одновременно настраиваясь на их волну.
Но вот, наконец, сигнал достиг цели. Чародейка не видела королеву, но она ощущала её. Королева чувствовалась… иначе, чем серафимы-солдаты. Она была не просто психически сильнее. Она отличалась от них на порядок, как высшее существо.
Для них она была богом, что наводило на неприятные мысли об Ильмадике.
Не пытаясь затянуть королеву в сад своего сознания, Лана передала ей свое почтение. Ответом ей стала похожая эмоция, но тесно сцепленная с интересом. Королева никогда не видела людей, которые умели бы говорить — в ее понимании этого явления.
Чародейка раскрыла свой разум, давая понять, что люди — существа, с которыми можно договориться. Серафим в ответ передала образ людей, стрелявших в её детей. Вопрос.
«Это договороспособность?»
Лана не стала скрывать свое возмущение. Мыслеречь — это не дипломатические переговоры, где нужно всегда поддерживать вежливую мину. Напротив, эмоции — это универсальный язык. Единственный язык, понятный любому существу во Вселенной. И сейчас эмоцией, которую испытывала девушка, было возмущение лицемерным обвинением.
«Вы напали первыми!»
Возражение. Ответную реакцию королевы ум чародейки визуализировал как склоненную набок в задумчивости голову, — хотя разумеется, в действительности та этого не делала.
Задумчивость. Сожаление. И согласие.
«Это была необходимость»
Сожаление королевы не относилось к тому, что она делала. Более того, Лана ощутила, что появись возможность переиграть произошедшее, серафимы напали бы снова.
Сожаление относилось лишь к сложившимся обстоятельствам.
«В чем именно заключалась необходимость?» — вопрос.
Земля жжется. Именно так королева визуализировала Порчу. Земля жжется. Сила, что породила саму ее расу, убивала ее детей. И вдруг — осознание. Ясность. Знание, что есть земля, что не жжется. Земля, где можно жить долго и счастливо.
Земля обетованная.
«Земля, занятая вами»
«Вы нападаете на нас лишь потому что мы живем на своей земле?» — спросила в ответ Лана.
Задумчивость. Сожаление.
И твердый ответ.
«Или мы, или вы»
Или мы, или вы. Святая истина, которой веками следуют люди. Умри или будь убитым. Поработи или будь порабощенным.
Истина, которую, несмотря ни на что, Лана не желала принимать.
«Так не должно быть!»
Ярая, отчаянная уверенность. Вера в справедливый мир, всегда отличавшая юную чародейку. Та вера, то не позволила ей сломаться, столкнувшись с войной, предательством и рабством. Та вера, что не позволяла ей сдаться, даже когда казалось, что все потеряно и надежды нет.
И снова ответ королевы визуализировался как склоненная набок голова. Вопрос.
«Что ты предлагаешь?»
О, Лане было что предложить. Пребывание в рабстве помогло ей кое-что узнать. Пусть недостаточно. Но все-таки, увиденное было символом надежды. Символом, что проблему можно решить.
Она передала образ того, что видела в записях Кили. Ильмадику интересовало лишь то, что можно использовать в войне, поэтому она приказала ему сосредоточиться на других проектах. Но глубоко в душе ученый тянулся к созиданию. Он желал не разрушать, он желал сделать мир лучше. Потому его научная мысль, бывшая лишь формой для его творческой силы, составлявшей основу любого волшебного дара, направлялась отнюдь не на поиск новых способов убивать своих врагов.
Поэтому одним из проектов было очищение земли от Порчи.
«Ты можешь это сделать?» — волнение. Королева мгновенно осознала перспективы, которые открывал этот проект.
Перспективы мира.
«Возможно все», — пылко, уверенно ответила девушка.
Абсолютно искренне. Но королеву этот ответ не удовлетворил.
«Но ТЫ можешь это сделать?»
Что тут можно было ответить? Лана видела записи Кили лишь один раз. После того, как она попыталась использовать его разработки, чтобы сбежать от него же, ученый больше не допускал девушку в свою лабораторию. Да и даже если бы она прихватила записи с собой, — как ни крути, но Килиан смотрел на магию с совершенно другой стороны. Его магия была наукой. Ее магия — искусством. Не факт, далеко не факт, что она смогла бы разобраться в том, что и как он делал. Даже то, на что были способны другие эжени, было ей доступно далеко не всегда.
И все-таки не могла она и ответить «нет». Не потому что хотела обмануть королеву: невозможно обманывать при эмпатической связи. Но совершенно искренне она считала, что надежда есть. Ведь любая магия — это в первую очередь Желание.
И видит Мир, она желала, чтобы их народы могли мирно сосуществовать.
«Я не знаю», — честно ответила чародейка.