Эльф не обернулся на повозку, однако как-то странно ненадолго замер, и беоринги подумали, что, видимо, он услышал. Ох уж эти Старшие! Ничего от них не скроешь! А-ха-ха!
Один из воинов, немного похожий на беорингов, только чуть более коренастый, рассмеялся в усы.
— По-омню себя таким же остроязыким! — хмыкнул он. — Про всех обидное говорил, пока нос не сломали.
— Нос заживёт, — гордо заявил Барахир, многозначительно посмотрев на руки невесты, туда, где длинные рукава скрывали рубцы от прута. — Боль может сломать только слабака.
Охранник захохотал и совершенно не обиделся — что с юнцов взять? Сейчас вернутся, и родня их быстро научит уважать старших.
Помимо двух найденных беорингов, в повозке ехала женщина в кандалах, от которой воняло тухлой рыбой, а ещё был широкий деревянный ящик, засыпанный хвоей.
— Не понимаю, — нашла новую мишень для насмешек Эмельдир, — почему мертвяков, чтоб не воняли, ёлками прикрывают, а живых — нет?
Стражники покатились со смеху. Девочка, торжествуя, посмотрела на жениха и с неописуемым удивлением поняла — ему стыдно за поведение невесты. Да, Барахир поддерживает веселье, но будет рад его прекратить. В сердце вспыхнул протест, захотелось сделать что-то ещё более мерзкое, и Эмельдир уставилась в глаза жениха.
— Что? — спросила она язвительно. — Тебя за такие шутки бабушка ругает?
Юный беоринг поджал губы, отвернулся.
— Я его понимаю, — на полном серьёзе покачал головой стражник, — бабушки — страшные существа. Они хуже всех орков Моргота и его самого. От Моргота можно спастись бегством, а от бабушки — никогда.
Барахир промолчал. Сейчас в голову лезли особенно неприятные мысли о том, что Эмельдир совсем не такая, какой, по словам многочисленных воспитателей, должна быть жена вождя. Девочке не шли праздничные платья, сёстры смеялись, мол, она выглядит в кружевах стрекозой, севшей на одуванчик. Эмельдир всегда умудрялась испачкаться и порвать даже плотную одежду, зашивала неаккуратно, наспех, вместо обеда могла наесться того, что попадалось в саду или в лесу, и совершенно не выглядела готовой помогать другим.
Сыну Брегора с самого детства ставили в пример идеала его мать, но мальчик не понимал: если мама — совершенство, то почему папа это не ценит? Ведь если вождь выбирает жену по определённым признакам, словно дорогостоящий товар на ярмарке, то что заставило отца взять домой Барадис? Она ведь не может позаботиться даже о себе, что уж говорить о других! Она ведь… как любимая комнатная животинка — симпатичная, ласковая, бесполезная, требующая внимания и вложений, любимая исключительно хозяином, а у остальных вызывающая либо умиление, либо недоумение.
Что же здесь не так?
Барахир представил, что придётся водить Эмельдир на советы к эльфам, и покраснел. Мама была идеальной, но почему тогда папа её бросил?
«Искажение», — вспомнилась любимая отговорка всех и каждого.
«Моргот виноват во всех бедах и несправедливостях Арды!» — так тоже часто говорят.
«Моргот не просто виноват в них. Моргот их создал!» — это утверждали эльфы.
Но почему же отец предпочёл идеальной маме бесполезного любимца? Потому что захотелось! Очевидно же. Вождь делает, что хочет, разве нет? Ему можно променять совершенство на что угодно, и никто не посмеет возразить!
Озарение окрылило, Барахир обнял Эмельдир и с вызовом посмотрел на тех, кто находился рядом. Во взгляде чётко читалось: «Она моя. И наплевать!»
— Ты на меня не обижаешься, правда? — неожиданно ласково спросила девочка.
Сын вождя почувствовал, что обиделся на подозрение в обиде. Это ведь недостойно мужчины! Как вообще можно было такое подумать?! Похоже, Эмельдир всё поняла, поскольку её огромные выпуклые глаза озорно загорелись, маленький ротик злорадно растянулся, а потом аданет расхохоталась. Смех оказался таким заразительным, что Барахир тоже не удержался.
— Почти доехали, — сообщил сидевший рядом страж. — Вон он — Каладаур. Столб видите?
Впереди дорога разветвлялась, словно давно мёртвое дерево, и у основания «кроны» торчала высоченная колонна с вершиной-лозой и вычурным указателем на поселение. Не менее трети столба занимали многочисленные листовки, а поверх них кто-то пришпилил дротиком нарисованный член.
— Снять бы надо, — в пустоту произнёс молчавший до этого воин.
— Да, — ответил другой.
— Угу, — согласились ещё двое, но никто этого так и не сделал.
***
— Я здесь, словно тень в руинах бойниц,
Но небо надо мной, в нём тысячи лиц.
Те, кто уже не со мной, кровью наполнили мир.
Тяжкий крик за моей спиной, шёпот долгих молитв.
Трое подвыпивших гномов сидели около дороги прямо на земле, пели, то и дело останавливаясь — вспоминали слова и мотив. Песня чем-то напоминала эльфийскую, но, похоже, её изначальная версия слишком сильно исказилась.
Из сторожевой башни навстречу повозкам вышел Эрьярон, сияя угасшим светом Амана, и даже простая одежда следопыта не могла скрыть происхождение эльфа.
— Тает снег, зима — долой,
Время новых дел.
Души измучены войной,
И раны болят от стрел.
Скоро буду среди звёзд,
Взлетев, разрежу воздух,
Почувствовав тепло
Огненной звезды.
Время есть,
Пока еще не поздно!
Я смогу,