А
Стали девушки к нему ходить, “тайну” чтобы узнать. А он им проповедует: .дадим слово жить в духовной любви! Ему женщина, которая с ним приехала, скандалы устраивала, а он ее бил жгутом и поленом. Раз ночью даже в сад в одной сорочке выгнал и орал в окошко: “Совлеки ветхого человека, тогда впущу!” Ну, хуже всякого штундиста. Поняли мы с о. Алексием, что это нам испытание, и обличали по силе возможности. А он грязнейшими клеветами нас. Предложил батюшка ему предстать для словопрения о вере в 4 часа дня в церкви. Отклонил, гадина: “В капище ваше не пойду, а желаете под открытым небом, в моем саду?” В сад к нему не пошли, понятно... в блудилище-то его гнусное! Так все и тянулось. А тут он брешь-то нам и пробил! Тут-то и начинается самая трагедия... дабы воссиял Свет Разума!.. И не знаю, как мне и понимать резюме, что вышло. И вот, метусь...
В оны дни пришел к нам, во храм, старший учитель здешний – и добрый же человек какой, но глу-пый! Иван Иваныч, который регентствовал у нас, и говорит внезапно и прикровенно: “Постиг я весь социализм теперь и отрицаю все, а главное – религию и Церковь! Это же все одна профанация и скелет сгнивший!..” А батюшка ему кротко: “И очень хорошо, одной паршивой овцой меньше в стаде”. “Ну, – говорит, – узнаете овцу!” И перекинулся к Воронову. Стал тоже листки раздавать. А дура-ак!.. Тихий дурак, шестеро детей. Но благоустроился. Приятели ему пообещали учебным комиссаром сделать, на весь уезд, и автомобиль сулили. Стал он прихожан соблазнять. “Вон, – говорят, – и учитель новую веру принял... чего-нибудь тут да есть, ему известно, хороший человек был!” Жена его плакала приходила: “Отговорите его, стал все про духовную любовь говорить и от меня отказывается, велит “ветхую плоть” какую-то совлечь... Я, конечно, уж не молодая, но еще не ветхая...”
А она – гречанка, простая бабочка. “А он, – говорит, – с молодыми девушками в садах спорит насчет духовной какой-то любви, без брака. Помогите по мере сил!” Что с дураком поделаешь! Но не в сем тревога.
Дьякон вынул еще бумажку. Сверху – в медальоне портрет: мурластый, с напухшими глазами, – тупое, бычье. И подписано: “Воронов, глава Духовного Вертограда”. И от Иоанна: “Вы уже очищены... Пребудьте во Мне, и Я в вас”.
– Ну, не идол ли индейский, по роже-то?! – воскликнул с великой скорбью дьякон и щелкнул по портрету. – Всего его и веры. Не понимают, но смущаются. Вечерами на аристоне “куплеты” играет в садике, и с ним девицы. Голодают все, а он лепешки печет, кур жарит, и бутылки не переводятся. С “бесами” в дружбе, они ему ордеры на вино дают. Последил я через забор – чистый султан-паша в гареме! В пестром халате с кисточкой, и поет сладеньким голоском: “Пашечка, сестра Машечка... возродимся духовно, сорвем пелену греха!” И они-то, дурехи, грызут кости курячьи, и воркуют: “Сорвемте, братец по духу, Ларион Валерьяныч... только винца дозвольте!” А он бутылку придерживает и томит: “А что есть грех?” – “Стыд, братец”. – “Верно. Ева познала грех – стыд!” Возмутился я духом и возревновал. А он еще: “Будем причащаться духу!” И я крикнул через забор: “Так у тебя непотребный дом?! На это милиция существует!” И побежал в милицию. А начальник мне, дерзко: “Раз он такой магнит – его счастье!” Как-то во мне все спуталось, докладываю-то не. по порядку...