Свет тьмы. Свидетель

Крыса ходила, осторожно обнюхивая край канавы. Я поражался ее размерам и длине голого хвоста, а когда она, стоя на одних задних лапках, повернулась в сторону коптильни и стала нюхать, откуда несется запах копченого, я едва не вскрикнул от восторга. Приманка поработила ее чутье; запах, будто коварный зверолов, притягивал к своему источнику. И я уже был не я, а тот зверек, что сейчас подступал к пределу своих голодных вожделений, но, конечно, напрягался куда больше, чем он сам. Очевидно, его вылазка чем-то напоминала мне мои собственные похождения, на какие я пускался, чтоб исследовать тайны нашего склада. Меня тревожило — а вдруг пан Горда сейчас выйдет из дверей? Мне очень хотелось как-нибудь предупредить крысу, но больше всего мучило любопытство — а что она предпримет, достигнув дверей коптильни? Я слал к ней своего ангела-хранителя. Я любил ее наперекор отвращению и страху, которые не мог в себе побороть.

Крыса была недалеко от намеченной цели, как вдруг где-то в первом этаже хлопнули двери. Сапожничиха, высокая костлявая баба в платке, показалась на дворе, быстро направляясь к сточной канаве с полным ведром грязной воды. В этот миг никакой силе не оторвать было моих рук от прутьев перил. Женщина и крыса заметили друг друга одновременно. Крыса ринулась обратно к канаве, однако сапожничиха действовала с непостижимой стремительностью. Она хоть и взвизгнула со страху, но в то же время сразу подняла ведро и выплеснула его содержимое под ноги бегущей крысе. Испуганный зверек повернул вспять и суматошно заметался по двору. Все дальнейшее распалось и расплылось в волнении последующих секунд, когда закончилось это злосчастное происшествие.

— Крыса! Крыса! — вопила сапожничиха, размахивая своими длинными руками, словно ветряная мельница крыльями. — Метлу! Метлу!

Но я уже стряхнул с себя оцепенение, вскочил на ноги и тоже завопил:

— Не троньте ее! Не троньте!

Крыса кинулась к внутреннему крылу дома, страх швырнул ее на его гладкую стену. Отброшенная ею, она помчалась вдоль стены и исчезла из моего поля зрения, скрывшись где-то под навесом. Но там ей, по-видимому, кто-то преградил дорогу, потому что вскоре она вынырнула снова и уже лавировала, петляя по двору, пытаясь прорваться к сточной канаве. Однако сапожничиха упорствовала и решительно преграждала ей доступы к канаве. Она скакала перед крысой, топала ногами, вопила «кш! кш! кш!», не забывая меж тем скликать на помощь весь дом.

Как я ненавидел ее в ту минуту, боже мой! Как малыш, против которого ополчился целый мир великанов, чтоб отобрать у него самую любимую игрушку. Потому что люди и впрямь сбегались отовсюду. Эта погоня сулила им приятное нарушение однообразного течения буден. Они вылезали из своих нор, вооружившись вениками, палками, метлами, кочергами; бабы визжали в истерике — то ли притворной, то ли всамделишной, мужики выкрикивали распоряжения, до которых никому не было дела и сообразно которым не действовали даже они сами; подмастерья пекаря, слесаря, сапожника и кто-то из нашей лавчонки усиливали всеобщую суматоху, насколько могли; они визжали от восторга, путались у всех под ногами, веселясь, что в рабочее время вырвались из-под надзора мастеров. Однако самым невообразимым образом, наверное, вел себя я сам. Одержимый страхом за судьбу зверька, я вопил и топал, колотил ногами и стучал кулаком в железные перила, не испытывая боли ударов, которые сам себе наносил. Никто не обращал на меня внимания.

Крыса металась и кружила в пространстве, которое все сужалось. Она еще раз бросилась к дверям коптильни, но тут они распахнулись. Сокрушая дверной проем своей огромностью, грозно вырисовываясь в черной раме коридора, словно картина, нежданно обретшая третье измерение, появился пан Горда. Очевидно, он увидел крысу, промелькнувшую под его пузом, потому что со всего маху брыкнул ногою. После столь неожиданного нападения крыса решилась на последнюю отчаянную попытку. Она помчалась прямо вперед; удары веников, метелок, палок падали на землю, не задевая ее, и крыса вырвалась-таки из круга осаждающих, не понеся урона.

Вопль гневного разочарования прозвучал в унисон. Все разом ринулись вслед за беглянкой, и двор опустел у меня на глазах. Только пан Горда замешкался, — грузно покачиваясь на ходу и пыхтя, он медленно двинулся за остальными. Я перестал вопить и бросился к лестнице.