Свет твоих глаз

— Да какие там чувства, Люда! Тяжело одной, вот и всё. По Васе я своё отплакала, надо дальше жить.

Муж Ларисы, Василий, разбился на мотоцикле два года назад, когда Ларисе было всего двадцать три. Они всего год прожили вместе, даже родителями не успели стать.

— А тут человек хороший, непьющий, работящий, хозяйственный. Тем более, эта… мегера его… Она же сама на развод подала, всё ей чего-то не хватало. Из дома ему убираться велела. Она же всё мечтала, чтобы Виталик на Север завербовался, за большой деньгой, а он упёрся, ему на заводе нравится работать. В итоге ему это всё надоело, да и какому мужику такое унижение понравится? Вот он и начал за мной ухаживать. А эта… Как узнала о нас с ним, так сразу и заявление отозвала из суда, и давай во все инстанции жалобы строчить, и на Север передумала Виталика отправлять… А Вековшининой только того и надо, уцепилась! Боюсь, затаит она на тебя злобу, Люда!

— За меня не беспокойся. Ко мне сложно придраться, где сядешь, там и слезешь, — пожала плечами Люда. — И ты не беспокойся, никто тебя обидеть не посмеет. И счастье у тебя непременно будет, самое настоящее.

— Спасибо, Люда. Настоящая ты, очень мало таких людей.

— Зря ты, Лариса! Хороших людей гораздо больше, чем плохих.

Лариса опять вздохнула и покачала головой.

…Вечером, когда всех детей забрали родители, а Люда наводила порядок в группе, в раздевалке раздались шаги, — кто-то вошёл и остановился. Странно, кто бы это мог быть? Из сотрудников кто-то?

Выглянув из двери группы, Люда увидела Михаила Леонтьевича, стоявшего неподалёку от входа и держащего в руках портфель и шапку-ушанку. Мельников крайне редко приходил за дочерью; обычно Свету забирала из садика мать.

— Добрый вечер, Людмила Евгеньевна, — Мельников поздоровался так, будто это не Люда вчера едва не сорвала заседание комитета комсомола.

— Здравствуйте, Михаил Леонтьевич! А Свету Вера Николаевна забрала, — растерянно ответила Люда.

— Знаю, — кивнул Мельников. — Я к вам пришёл. Мне нужно с вами серьёзно поговорить.

— Хорошо, но… Я уже домой собираюсь. Садик закрывается.

— Вот по пути и поговорим. Собирайтесь пока, а я вас на улице подожду.

"Наверняка явился, чтобы персонально отчитать меня! Шею мне как следует намылить", — именно с этой мыслью Людмила покинула здание детского сада и вышла на тёмную улицу.

Погода, хоть и была ещё полностью зимней, стала гораздо мягче. Тихий безветренный вечер радовал лёгким морозцем и небольшим снегопадом.

Мельников стоял у ворот детского сада и смотрел на мелкие блестящие снежинки, которые медленно кружились в свете уличного фонаря.

Люда даже притормозила немного, удивлённая подобным зрелищем, и едва не забыла о заявлении, которое, к счастью, положила в сумку сразу после того, как написала его дома.

Но в этот момент Михаил Леонтьевич, видимо, почувствовал взгляд или услышал скрип снега, потому что посмотрел прямо на Людмилу. Лицо у него было какое-то странное, не такое строгое и постное, как обычно.

— Все остальные сотрудники уже ушли? — Мельников кивнул на здание садика, почти полностью погрузившееся в темноту.

— Да, сторож сказал, что я сегодня припозднилась, — ответила Люда и откашлялась.

— Вы почему без варежек, Людмила Евгеньевна? Не май месяц.

— Сейчас надену, — кивнула Люда и начала рыться в сумке.

Мельников, видимо, решил, что она ищет варежки, однако был очень удивлён, когда Людмила извлекла из сумки и протянула ему сложенный вдвое тетрадный лист.

— Что это? — поднял тёмную бровь Михаил Леонтьевич.

— Это моё заявление, — спокойно и по-деловому сообщила Люда. — Я прошу освободить меня от должности комсорга детского сада.

— Причина? — холодно спросил Мельников, снял перчатки и взял заявление. — Только давайте без вокруг да около и без расплывчатых формулировок, Людмила Евгеньевна. И наденьте уже варежки, сколько раз вас нужно просить?

Люда послушно достала из карманов пальто варежки и натянула на руки. После этого Мельников и Люда пошли, наконец, по тропинке в сторону одной из центральных улиц.

— Причина в том, что я не могу работать бок о бок с Зинаидой Дмитриевной. Я испытываю к ней и ко всему, что она делает, чувство глубокой антипатии. Не могу и не буду работать с ней, и терпеть все её закидоны не стану.

— Правдиво, — усмехнулся Мельников, порвал заявление, которое Людмила старательно переписывала несколько раз, стремясь к идеалу осмысленности и лаконичности, посмотрел вокруг, не обнаружил поблизости урну и сунул обрывки в карман дублёнки.

Люда во все глаза смотрела на его руку, в которой исчезло то, что раньше было заявлением.

— Что вы сделали, Михаил Леонтьевич?! — воскликнула, наконец, Люда.

Её возмущению не было предела.

— Определил ваше заявление туда, где ему место, Людмила Евгеньевна, — невозмутимо ответил Мельников. — Я вас не отпускаю. Если вы не согласны с моим решением, можете обратиться напрямую в Горком комсомола. А я вас не отпускаю.

— Я просто не буду приходить на заседания, — пожала плечами Людмила.

Михаил внимательно смотрел на неё: пытается казаться спокойной, а у самой глаза сверкают, и голос от возмущения сел.