Свет в алтаре

Он подвинул мне бумажный лист.

– О, да вы чудесно рисуете! А чей это портрет?

– Брата – Николая.

Серёжины запачканные пальцы крутили итальянский карандаш. Этот проказник ещё и рисовал с даром иконописца?

Я думала, по портрету, что у старшего брата тёмные кудри. А они оказались русыми. Но карандаш Серёжи не обманул: большие глаза Николая под надломленными дугами ореховых бровей смотрели, как с иконы.

За обедом он сидел по правую руку от отца и говорил с ним по-французски. Мой взгляд крался по льняной скатерти к матово-синему рукаву, к белому уголку шейного платка, выпущенному из-под булавки листком сливы. Ямочка на выдающемся подбородке, верхняя губка – пухлее нижней. Его черты я назвала бы нежными по-девичьи, если бы не большой нос – прямовыточенный, с чуть заметным, благородным намёком на горбинку…

– Вера ловит в щах фрикадельки! Руками! – шепнула мне Наденька. – Если маменька увидит, будет ругаться!

***

Летние солнечные вечера на лугу перед домом. В воздухе вертелись кольца. Подпрыгивали мячи. Ломающийся голос Серёжи спорил с восторженно-детским голоском Наденьки. Хвойный ветер от елового леса на холмах, рыбный запах близкого пруда. И комары, комары! Это стало моей жизнью.

Сам тайный советник, позванивая орденами на мундире, отбивал взлетающие воланы.

В игры звали и меня – и, если бы не Вера, я показала бы, как умею бегать. Но Верочка ещё не могла играть в лапту и в барры. И что мне оставалось? Сидеть с ней в беседке и отбивать кленовой веткой комаров.

Николай со смехом уворачивался от мячей. Серёжа в сердцах кричал ему:

– Тебе на войну надо! В тебя ни один француз не попадёт!

В дождливую погоду по гостиной носились белые платья: девочки резвились наперегонки. Старшие играли в шарады. Глаза Николая на нежно-бледном лице притягивали, как приютный свет в окне тёплого дома. Необыкновенные глаза… Какого цвета они были? Тёмно-серого? Или синего? Я никогда не видела близко его глаз и не могла угадать. А рука Николая то и дело ныряла в конфетницу на чайном столике.

Константин обошёл гостиную и предложил каждому вытянуть из шляпы бумажку. Мне досталось слово «победа». Я должна была загадывать Николаю. Он смотрел на меня, с конфетой за щекой. А за его спиной от канделябра рассеивался свет вокруг его головы – и рассеивался мой рассудок.

– Первая часть слова – река в Италии. Вторая часть… случится, если Наполеон нападёт на Россию.

Николай задумался:

– Река в Италии – По. Если Наполеон нападёт… Повойник?

Смеялась даже Верочка, ткнувшись матери в колени:

– Какое смешное слово! Мама, что такое повойник?

– Ты проиграл! – заливался смехом Константин. – Теперь ты должен надеть повойник и изобразить танец с шалью!

Я ахнула:

– Прости-и-те-е!

– Дайте ваш платок! – попросил Николай.

Я стянула с плеча серую косынку.

Моей косынкой с каплей лилейных духов Николай обернул голову. Подколол концы бриллиантовой булавкой со своего галстука. Его глаза, только что удивлявшие меня нежностью тёмной глубины, теперь смеялись с озорством мальчишки.

Матушка бросила ему в руки малиновую шаль, вышитую розанами, и села за клавикорд. А ведь это я была виновата – не так, не так надо было загадывать!

Нога Николая в кожаной туфле сделала балетно-кошачий шажок на небесный ковёр. Шёлковая кисть попала мне по носу – и рассмешила меня.

***

В августе в дом привезли выписанный из-за границы телескоп, чтобы дети могли посмотреть комету. Описание телескопа было на французском языке, и собирать его доверили Николаю. Он понимал французские книги по механике и оптике и умел читать схемы.

Телескоп установили на балконе. Братья и сёстры окружили Николая, а я стояла позади и смотрела, как он настраивал зрительную трубу. Первой заглянула в телескоп Верочка:

– Почему не видны звёзды? Потому что они слишком маленькие?

– Звёзды – это тоже солнца, но они далеко, – отвечала я. – Мы их не увидим, пока ночи не станут тёмными.

– А зачем Луна на небе? Луна – это тоже солнце?

– Луна – это маленькая планета, – возразила я. – Бог её создал – светить нам ночью, когда на земле темно.

– Как же она светит, если она не солнце?

– Солнечным светом! Как души добрых людей – светом Божьим.

Когда мне было шесть лет, в нашем храме отпевали младенца в день Крещения Господня. В окно празднично врывались солнечные лучи, и искрилась святая вода в хрустальном графине. Я слушала ангельское пение клироса и думала: этот младенец больше не прижмётся к груди матери, не будет спать в тёплой колыбели, играть в игрушки. Он никогда не научится читать интересные книги, как я научилась. И я расплакалась.

Что было!.. Матушка увела меня из храма. А батюшка дома сказал: «Не всякий покойный так легко отпевается. Ныне было как светло!» Я не понимала тогда, о каком свете он говорил.

В одиннадцатом часу вечера, когда мои воспитанницы заснули, я вышла на балкон и заглянула в телескоп. Я не увидела ни кометы, ни Луны. За день дети успели поменять резкость, и небо расплывалось в расстроенной линзе.