В Эльзасе, который только незадолго до рождения Альберта стал немецким, новые хозяева развили бурную деятельность: искоренялся французский язык и французские традиции. Население восстанавливалось не только против французов, но и против евреев.
Нужно было иметь твердый характер и какие-то, пусть еще и наивные, но свои убеждения, чтобы в подобных условиях пойти против течения. Альберт не побоялся порвать с товарищами, остаться в одиночестве, но не отступил от принятого им решения — защитить достоинство обездоленного человека.
Произошло это так. В Гюнсбахе вот уже много лет появлялся бродячий торговец — еврей, которого звали Мойше. Он был бедно одет и носил старую шляпу, больше похожую на грачиное гнездо.
Его мелочные товары плохо покупали, и он брел от дома к дому, провожаемый деревенскими мальчишками.
Комки грязи и насмешки, дерганье за полы пальто и плевки — это могло вывести из себя кого угодно, но Мойше спокойно шел вперед, ведя в поводу своего маленького ослика.
Однажды Альберт встретился с Мойше взглядом, и мальчика поразили глаза этого старого, всеми презираемого человека. В них сквозила печаль и добрая усмешка, и взгляд их напоминал мальчику выражение глаз негра, поверженного у подножия памятника в Кольмаре...
Альберт оценил выдержку и мужество Мойше. С тех пор он начал почтительно приветствовать старого торговца. Несмотря на смех и задирания мальчишек, Альберт при встречах с Мойше кланялся ему и осведомлялся о его здоровье.
В дневнике мальчик записал:
«Я не должен слепо подражать другим только для того, чтобы стать для них хорошим. Общее мнение будет и моим только в том случае, если оно отвечает моему внутреннему убеждению. Боязнь чужих насмешек я должен преодолеть...»
Быть как все, если это касается трудностей, и не быть как все, если это противоречит его убеждениям, — таков девиз всей жизни Швейцера.
Глава II.
Прощай, отчий дом!
Адель Швейцер поддерживала в муже это сомнение и советовала подождать еще год-другой.
Было принято промежуточное решение — послать Альберта на год в реальное училище в Мюнстер, который отстоял всего лишь в трех километрах от Гюнсбаха.
В один из солнечных осенних дней Альберт с большим ранцем за спиной отправился в путь. Дорога в школу шла горной тропой, вдоль нее нежились залитые солнцем липы, стреляли коричневыми ядрами осенние каштаны. Альберт впервые один на один встретился с природой, и эта встреча произвела на него глубокое впечатление. Мальчик пытался выразить волновавшие его чувства в стихах. Он пробовал рисовать древние городские руины и тропу, убегающую вдаль, но после того, как откладывал в сторону карандаш, нарисованное и написанное казалось ему бледным, невыразительным. Оставалось любоваться природой и ближе познакомиться с ней. В свободное от приготовления уроков время школьник отправлялся бродить по окрестным горам. В тенистых горных рощах обитали стаи птиц. Мальчика охватывал охотничий азарт. Он подкрадывался к птицам и... слушал их пение.
— Почему птицы поют так красиво? — удивлялся Альберт и втайне надеялся раскрыть эту тайну.
Однажды вместе с приятелем Генрихом карабкался Альберт на гору Ребберг. Приятель был командиром. Он протянул Альберту рогатку и сказал:
— Если хочешь открыть тайну, держи!
Альберт взял рогатку и тотчас же услышал приказ:
— Ложись!
Мальчишки, крадучись, поползли к дереву, в ветвях которого нашли себе убежище красивые звонкоголосые птахи.
— Смотри, как надо, — Генрих натянул рогатку. — Р-раз!
Альберт побледнел. Он живо представил себе, как камень дробит крохотное птичье тельце.
Нет! И Альберт закричал так, что птицы разом снялись с ветвей и, подобно живой шуршащей тучке, пронеслись над головами незадачливых охотников.
— Что ты наделал? — кричал Генрих. — Я тебе...
— Попробуй, — тихо ответил Альберт. — Попробуй только!
Он пошел не оглядываясь. Он еще не решил, правильно ли поступил. Мальчишки, наверное, будут смеяться. Генрих расскажет им обо всем.
— Альберт вел себя как девчонка...
Ну и пусть. Пусть смеются! Он уверен, что поступил правильно.
Когда, наконец, пришло время проститься с родительским домом и поехать в Мюльхаузен, не обошлось без слез. Дома оставались любимые брат и сестры. Под окнами бегали друзья — сельские мальчишки. Собака Флокс, которой он смастерил будку, не отходила от него в последний вечер ни на шаг, а в конюшне шумно вздыхал буланый Фриц.
И вот — гимназия... Длинные строгие коридоры, педагоги в черных фраках и мальчишки, мальчишки... Сколько их, прыгающих, кричащих, задевающих Альберта локтями...
— Швейцер!..