Свет в джунглях

Пятый класс мюльхаузенской гимназии замер. Затаив дыхание, вытянув шеи, гимназисты смотрели на третий ряд.

— Будет зрелище! Будет! — втайне ликовали они.

— Швейцер!.. — учитель повышает голос.

Круглолицый мальчик с коротко остриженными волосами встает наконец со своего места и идет по узкому проходу между рядами. И с каждым шагом тускнеют перед его мысленным взором яркие картины недалекого прошлого — шумные игры с деревенскими мальчишками, походы в горы...

— Объясните нам, пожалуйста, — доносится вдруг до его слуха, — почему Гёте в этой строфе в качестве рифмы употребляет слово «тишина»?

Гимназисты хихикают. Их забавляет утонченная вежливость и язвительное «вы» педагога. Они уже знают, что должно последовать за этим.

Альберт стоит, однако, как немой. Он не предпринимает попыток отговориться, оправдать свое молчание, как это делают обычно другие ученики. Он просто не понимает, как можно рассказать им о красоте гюнсбахских гор. Он недоумевает, как можно расчленять на части стихи Гёте и говорить только об одном слове из них.

— Ну, Швейцер!

Мальчик стискивает зубы и, не моргая, выдерживает взгляд учителя. Непокорного ученика спасает от расправы одно — он, оказывается, приходится родственником школьному инспектору.

И все-таки спустя месяц директор гимназии вынужден был вызвать отца Альберта.

— Уважаемый господин Швейцер, мне горько говорить об этом, но я должен сообщить вам, что ваш сын не будет переведен в следующий класс, если он не перестанет быть таким... — Директор почесал переносицу, подыскивая нужное слово, и закончил: — Мечтательным и невнимательным.

Луи Швейцер молчал. Он понимал состояние сына и собирался с мыслями, чтобы переубедить директора. Он надеялся, что директор не останется безучастным к его словам.

— Это тоска по дому, господин директор. Поймите, мальчику не хватает нас, родителей, братьев, маленьких сестер, не хватает его обычного окружения...

— Что же, — бесцеремонно прервал Луи Швейцера директор, — переведите его обратно в деревенскую школу. Мне кажется, мальчик действительно не подходит для гимназии. Как я могу при подобных обстоятельствах сохранить место за вашим сыном?

Положение казалось безвыходным. Как впоследствии вспоминал сам Альберт Швейцер, семья его жила бедно. Чтобы дать сыну возможность перейти из реального училища в гимназию, отец нанял для Альберта педагога, который занимался с ним латынью и готовил его для перехода в пятый класс гимназии. Если бы не помощь дяди, «отец мой едва ли смог бы определить меня в гимназию при его скромном заработке и при том, что он должен был содержать большую семью».

Очевидно, именно эти соображения пришли в голову Луи Швейцера, когда он, оставив попытки добиться у директора понимания, смиренно попросил:

— Потерпите с мальчиком еще немного...

— Хорошо, — милостиво согласился директор, — но вы должны наказать сына. И основательно.

Луи Швейцер не последовал, однако, совету директора. Он решил забрать сына на несколько дней домой, но в последний момент передумал: побоялся потерять место в гимназии, да и денег, взятых с собой, оставалось в обрез.

***

Первое полугодие Альберт был одним из самых плохих учеников в классе. Сказывалась недостаточная подготовленность по-латыни, а кроме того — и это было, пожалуй, главным — мальчик никак не мог привыкнуть к затхлому казарменному духу, которым была пропитана мюльхаузенская гимназия. Воспитанникам прививали чинопочитание и безрассудное повиновение — те качества, которые Альберт всегда отвергал. Умение думать самостоятельно заменялось зубрежкой.

Положение Альберта в гимназии изменилось к лучшему с приходом нового классного руководителя — доктора Веймана. Умный и по-настоящему требовательный педагог в короткое время снискал любовь и уважение питомцев. Он протестовал против того, чтобы учителя превращались в унтер-офицеров, и, наоборот, отстаивал метод индивидуального подхода к каждому из воспитанников.

Особое внимание нового учителя привлек большеглазый спокойный ученик со странно-замкнутым выражением лица. Плохие оценки в табеле Альберта Швейцера казались доктору Вейману случайными. Он несколько раз беседовал с мальчиком и убедился в том, что Альберт может учиться гораздо лучше.

— Ты слабо знаешь латынь, — говорил воспитатель, — пробовал ты наверстать отставание? Нет? В этом-то как раз и заключается твоя беда. Языком надо заниматься ежедневно — тогда будут видны результаты.

Слова учителя нашли неожиданно быстрый отклик. Альберт с того самого дня стал оставаться после уроков в гимназии и заниматься латынью. Подолгу просиживал он над учебником и дома. Когда Альберт ставил в тетради последнюю точку, тетка Софи спрашивала его:

— А проиграл ли ты сегодня свои упражнения? Иди к роялю, играй.

Времени не хватало, и, следуя примеру любимого педагога, Альберт научился расписывать свой день по минутам.

Прошло три месяца, и вот однажды, когда в классном журнале против фамилии Швейцера появились уже хорошие оценки, доктор Вейман спросил Альберта:

— Ну, как, трудно?