Свет в джунглях

Его уверенность была подкреплена новыми известиями из России гораздо скорее, чем кто-либо в Ламбарене ожидал. Не успела фрау Елена войти как следует в дело, не покончили еще с кустарником на территории, отведенной под сад, как в начале 1942 года в Ламбарене пришла весть о битве под Москвой и о поспешном отступлении хваленых фашистских вояк...

Марк Лаутербург, который привез с миссионерской станции последнюю радиосводку Би-Би-Си, ходил как именинник. На его лице словно было написано: «А кто об этом говорил первым еще в августе? Разве не я?..»

***

Когда пришла пора сбора маиса и овощей, Швейцер пригласил в Ламбарене старого знакомого — колдуна из деревни, где жили родичи ГʼМба.

Гость приехал не один. Вместе с ним прибыли колдуны и знахари из многих окрестных деревень. Сопровождаемые Швейцером, они невозмутимо осматривали госпиталь. Ничто не удивляло их, ничто не поражало.

Но вот странную процессию повстречал один из белых пациентов, месье Берже.

— Кто это? — спросил он у Швейцера.

— Ревизоры, — ответил, улыбаясь, доктор. — Вожу их по госпиталю битый час и ничем не могу удивить.

— Зайдите ко мне, — пригласил Берже. — Надеюсь, я сумею сделать это.

Швейцер согласился.

Процессия неторопливо направилась к коттеджу, в котором жили белые пациенты. Перед дверью своей комнаты месье Берже попросил переводчика сказать гостям, что у него в комнате никого нет. Затем он вынул ключ, щелкнул замком и широко распахнул дверь. И вдруг навстречу пришедшим из комнаты зазвучал мужской голос. Кто-то невидимый на языке банту рассказывал старинную африканскую легенду.

Гости замерли на пороге комнаты. Входить в нее, несмотря на любезное приглашение хозяина, никто не решался. Наконец один из колдунов, глубокий старик, на котором совсем не величественно висело его пестрое одеянье, спросил:

— Куда ты его спрятал?

— Кого? — удивился месье Берже.

— Человека из племени банту, — ответил старик.

— Я никого не прятал, — сказал хозяин. — Голос звучит вот из этой черной коробки.

И месье Берже указал на стоявший на его столе радиоприемник.

— Я тебе не верю. Ты спрятал его, — упрямо твердил старик.

— Хорошо, — согласился Берже. — Пусть переводчик осмотрит всю комнату.

Он почти силой втащил молодого толмача в комнату и вручил ему ключи от шкафа. Колдуны загалдели, подсказывая переводчику места, в которых, возможно, прячется человек из племени банту.

Переводчик сначала робко заглянул под кровать, под стол, а затем разошелся и перевернул комнату месье Берже буквально вверх дном. Закончив осмотр, он торжествующе воскликнул:

— Здесь никого нет!

Только тогда гости переступили порог и окружили загадочную черную коробку, из которой до них доносились слова знакомого им старинного сказания.

Месье Берже поймал другую станцию, и теперь комнату заполнил низкий и красивый женский голос. Женщина пела песню на языке фульбе.

Гости были ошеломлены. Но никто из них так и не pешился хотя бы пальцем дотронуться до маленького черного ящика, в котором смогло спрятаться столько людей.

— Оганга — большой волшебник, — говорили они меж собой, покидая жилище месье Берже. — Очень большой!

Швейцер хотел повести своих гостей, как условились, в сад, но они единодушно отказались. Старый колдун сказал доктору:

— Духи с тобой, Оганга. Они сообщили нам, что ты любишь наш народ и желаешь ему добра.

Он повернулся и пошел к пристани. За ним нестройной вереницей потянулись и другие. У пристани Акага, ГʼМба, Джозеф и Биссаугави вручили гостям мешки с гостинцами-овощами и фруктами из того самого сада, который они так и не осмотрели.

***

Вести из Европы становились день ото дня мрачнее.

— В Польше убиты сотни тысяч евреев.

— В России заподозренных в сочувствии партизанам вешают, а деревни сжигают.

Швейцер ничего еще не знал о крематориях, об ужасных газовых камерах, но он предчувствовал, что нацисты способны попрать все нормы естественной морали. Вскоре из Европы ему сообщили о гибели одного из первых его помощников — талантливого хирурга Виктора Нессмана. Того самого Виктора Нессмана, который был ревностным строителем нового госпиталя в 1924 году. Африканцы называли его «сыном Оганги».

Уже после войны Швейцер узнал о кошмарных подробностях его смерти. В 1939 году Нессман был мобилизован как военный врач. После падения Франции он не вернулся в родной Эльзас, а остался на юго-западе страны. Здесь в страшной неразберихе, он нашел, наконец, свою семью — жену и четверых детей. Казалось бы, все складывалось относительно благополучно, но Нессман не мог быть безучастным, когда вокруг кипела борьба. В 1942 году он писал своему другу: «Мы хотим выстоять и выстоим, чтобы освободить Европу от нацизма...»

За три дня до 1943 года Нессмана арестовали гестаповцы. Он был доставлен в небольшой южный городок Лимож. От него хотели получить имена французских патриотов. Но избитый, еле державшийся на ногах узник молчал.

Озверевшие гестаповцы отбили Нессману почки, перебили позвоночный столб и бросили его в тюрьму на верную и мучительную смерть.