Глава X.
Бомбардировщики над хижинами
«Нехороший признак, — думал он, следуя на свой пароход. — Но, может быть, все еще обойдется?»
На пароходе вовсю гремело радио. Доктор невольно прислушивался к веселой, беззаботной музыке, перемежаемой сводками последних политических событий.
«Гитлер имеет претензии к полякам. Франция не поддерживает эти претензии. Французы должны быть готовы ко всему. Что это, если не психологическая подготовка войны? Пока не прозвучал первый выстрел, политики всегда стараются, чтобы он прозвучал как нечто неотвратимое», — думал доктор.
С подобным настроением Швейцер прибыл и во Францию. Сходя на берег, он оставил багаж на судне и купил билет на обратный рейс.
Дo отплытия его парохода в Африку оставалось двенадцать дней. Меньше двух недель!
Швейцер поспешил в Гюнсбах. Теперь главное — забрать с собой Елену и Ренату, закупить как можно больше припасов для госпиталя и укрыть в безопасном месте архив. Но в Гюнсбахе доктора словно окатили холодной водой.
— Что вы, Альберт! — выговаривали ему друзья. — Как можно так терять голову! Никогда еще положение в Европе не было таким стабильным, как ныне. Вашей дочери до окончания пансиона остаются считанные месяцы. Ради чего вы будете мешать ей завершить образование?
Фрау Елена также выглядела спокойной. Она была рада приезду мужа, но недоумевала, зачем он бросил все свои дела в Ламбарене и поспешил в Европу.
Гости, осаждавшие докторский дом, словно сговорились. Все они пытались разубедить Швейцера, доказать ему, что он неправ, ожидая скорого начала войны.
— Разговоры относительно Польши останутся только разговорами. Гитлер не сможет не посчитаться с мнением Франции на этот счет, — втолковывал Швейцеру знакомый депутат парламента.
Ему вторил молодой инженер:
— Если бы вы, доктор, видели линию Мажино, вы бы поняли, что Гитлер не посмеет перейти Рейн. А если все-таки дерзнет, то расшибет себе лоб.
Пылкий молодой человек не знал и не мог еще знать, что фашистские войска просто обойдут линию Мажино и вторгнутся во Францию через Бельгию. Так было в 1914 году, так повторилось и в 1940 году.
Когда подошел срок отъезда, Швейцера все-таки убедили оставить жену и дочь в Европе. Рената в это время жила уже в Лозанне.
— Вы приедете к нам через год и найдете Францию мирной и процветающей, — пророчествовали друзья, провожая доктора.
Увы, их пророчествам не суждено было оправдаться.
За двенадцать дней пребывания в Европе Швейцер сделал большие закупки припасов для госпиталя. Он вез несколько центнеров продовольствия — муки, сахару, консервов, десятки ящиков медикаментов и много строительных материалов.
В Кап-Лопеце все это долго перегружали на борт речного судна. И только в марте доктор прибыл, наконец, в Ламбарене. Отвечая на вопросы коллег, он говорил, что через год снова собирается поехать в Европу.
Но последовавшие вскоре после приезда Швейцера события разрушили всякие надежды на возвращение в Европу. В сентябре 1939 года фашистские армии вторглись в Польшу. Затем последовала очередь Бельгии, Голландии, Франции.
Как-то вечером к Швейцеру ворвался всегда спокойный Марк Лаутербург.
— Фашисты в Париже! — выкрикнул он и разрыдался.
Швейцер успокаивал его, а у самого на сердце скребли кошки. Он отправил десятки писем в Гюнсбах — жене и в Лозанну — дочери, но ответа не было. Писал друзьям, но и они не отвечали. Обращался в международную комиссию общества Красного Креста — и тоже безрезультатно.
Что с его семьей? Не схватили ли фашисты Елену и не бросили ли ее в концлагерь как еврейку? Геббельс, наверное, не забыл письма, подписанного: «С центрально-африканским приветом».
Прошло несколько месяцев с того момента, как началась вторая мировая война, а в Ламбарене уже остро ощущались ее последствия. Доставка продовольствия и медикаментов почти прекратилась. Оборвалась и без того слабая связь с внешним миром; радио в госпитале не было.
За помощью теперь больше обращались женщины. Здоровых молодых мужчин забрали в армию. Неподалеку от поселка происходили уже стычки между подразделениями французской армии, подчинявшимися комитету сопротивления, и сторонниками предателей-вишистов. Иногда в госпиталь приходили раненые солдаты-африканцы, и Швейцер, рискуя навлечь на себя репрессии военных властей, оказывал им необходимую помощь.