Свет в глазах

Когда Массено оставлял монастырь, архимандритом ордена был отец Риссадель. Но он опочил уже давно, и сейчас солнцеглядами руководит мать Исатэлла. Массено ни разу еще не встречался с ней лично, но слышал только хорошее.

То оказалась женщина достойного вида. В свои восемьдесят семь лет она уже не могла нести свет Солары в миру, но твердой рукой вела к свершениям весь орден. Погрузившись в плетеное кресло, она пребывала на большом балконе без перил — и весь Парифат лежал перед нею.

При появлении Массено архимандритиса не шевельнулась, не повернулась к нему. Слепцам ни к чему устремляться друг к другу лицами. Разомкнув морщинистые губы, мать Исатэлла молвила:

— С возвращением, брат Массено. Сядь и помолись со мной.

Следующие десять минут они молча созерцали гору и простор, подняв точки зрения в заоблачную высь. Их никто не беспокоил, и они никого не беспокоили.

Потом молитва завершилась. Мать Исатэлла вздохнула и велела:

— Говори, брат. Что гнетет тебя?

Массено заговорил не сразу. Слишком многое произошло за последнее время, слишком многое на него навалилось. Но в конце концов он собрался с мыслями и стал излагать все по порядку. Начиная с кажущегося таким далеким дня, когда он вступил в поезд…

Архимандритиса ни разу его не прервала, ни разу не усомнилась в словах солнцегляда. Эта мудрая женщина повидала на своем веку такого, что не могло и присниться простому монаху вроде Массено.

— Я слышала об Антикатисто, — произнесла она, когда его разговор подошел к концу. — Это было воплощенное зло. Сама концентрация того, с чем мы боремся. Скверное дело, если он возродился.

— Очень скверное, — согласился Массено. — Можем ли мы сделать что-то, ваше высокопреподобие?

— Что-то сделать мы можем всегда, — рассеянно ответила мать Исатэлла. — Вопрос лишь в том, будет ли этого достаточно. Ты утверждаешь, что великий инквизитор не поверил тебе?

— Он сказал, что не верит. Но теперь мне кажется, что он верил, и даже более того — желал Антикатисто успехов в начинаниях.

— Твои слова граничат с кощунством, брат. Ты обвиняешь главу Инквизитория в тяжелейшей ереси.

— И в преступлении, — дополнил Массено. — Я утверждаю, что он предпринял шаги, чтобы прервать мой бренный путь.

— Шкар, — кивнула архимандритиса. — Но она погибла. Ты абсолютно уверен, что она говорила правду?

— Ей ни к чему было осквернять уста ложью перед смертью.

— Но шкар не выдает имя пославшего его. Шкара можно медленно разрезать на куски — он не скажет ни слова. Их уста запечатаны печатью Савроморта.

— Эту печать растворила пайцза нунция. Шкары повинуются любому из прелатов.

— Никогда еще член нашего ордена не бывал нунцием, — задумчиво произнесла архимандритиса. — Покажи мне свою пайцзу, брат Массено.

Монах отвернул ворот рясы и извлек кулон с двойной спиралью. Он положил его на ладонь, чтобы глядящая сверху вниз архимандритиса могла хорошо рассмотреть.

— Сама Солара вручила тебе эту ношу, брат, — сказала мать Исатэлла. — Ты обязан исполнить ее волю.

— И я исполню ее, если хватит на то моих сил. Именно для этого я вступил под наши святые своды — просить о помощи. Я бился с Антикатисто, и он бежал от меня, но серьезного вреда я ему не причинил. Чтобы уничтожить сие зло, нужна мощь всего ордена.

Мать Исатэлла помолчала. Отпив крошечный глоток из стоящей рядом пиалы, она медленно молвила:

— Когда Антикатисто прежде был жив, орден не сражался с ним. Волшебники не позвали нас на помощь, а сами мы не стали навязываться. Тогдашний архимандрит… отчасти разделял взгляды нынешнего великого инквизитора. Он не испытывал ненависти к Мистерии, но полагал, что они сами должны расхлебывать ту кашу, которую заварили.

— Я далек от того, чтобы подвергать сомнениям решения отца архимандрита, — ответил Массено.

— И все же ты подвергаешь. Не словами своими, но действиями, но поступками — ты утверждаешь, что орден не поступил верно, оставшись тогда в стороне.

— Безусловно, великий инквизитор прав в том, что среди волшебников очень мало севигистов, а те, что есть, — не слишком тверды в вере, — согласился Массено.

— Разве об этом я говорю? — приподняла брови мать Исатэлла. — Дар Лучезарной служит не для защиты одних лишь севигистов. Он вообще служит не для защиты. Мы призваны истреблять, брат. Истреблять то, чему не место в этом мире. То, что поганит лик мироздания самим своим существованием. Тьму и скверну. Мы изжигаем их, как солнце изжигает плесень.

— И нет большей скверны, чем Антикатисто. Он — Тьма в чистом виде.

— Безусловно так. Но в Мистерии очень много и иной скверны. Не сами волшебники, но то, с чем они играют. Нечистые духи, восставшие трупы, даже пришельцы из Паргорона — все это есть в Мистерии, и есть в неподобно великом количестве. Причем мы не можем с этим сделать ровным счетом ничего, ибо в Мистерии нам не рады. Там не властен небесный закон, и мы не можем свободно там действовать, не начав войну.

— Не нам судить их, — возразил Массено.

— Не нам. И потому мы не судим. Мы истребляем любое зло, которое можем.