Свет в конце аллеи

Железняк ждал Юрку в нижнем вестибюле, утопая в кожаном кресле, одной из реликвий той изначальной роскоши, с которой лет пять назад обставили новый горнолыжный отель возле Горы. Железняк сбежал из номера, чтобы не позволить себе раздражаться, наблюдая медлительные Юркины сборы. Раздражаться нельзя. И Юрку не следует беспокоить. Нельзя забывать, как тяжело было выпросить эту совместную поездку, сколько было предварительных переговоров и уговоров, новых отчаянных ставок в этой давно проигранной игре, в борьбе с бывшей женой, с бывшей тещей, с самим собой, да и с Юркой тоже. Одна из ставок была сейчас на Гору: Гора не может не победить… И вот он ожидал теперь сына, то поглядывая в окно на сверкающий склон, то рассеянно обводя взглядом пестрый, элегантный поток туристов, неуклюже стучащих огромными лыжными ботинками на пути к выходу. В этой медвежьей неуклюжести, в этом небрежном стуке был особый шик. Это был фирменный звук отеля, звук завоеванного счастья. Вот он идет, пестрый здешний человек, неся на плече шестисотрублевые лыжи, стуча пятисотрублевыми ботинками…

— «Каберы», — со странным акцентом сказал сосед Железняка, перехватив его взгляд. — А я себе покупал польские ботинки «сан-марко». Знаете, по лицензии? Но теперь я вижу, какой я был дурак, лучше бы я немножко занимал денег и покупал себе настоящие «каберы». Потому что настоящие «каберы», сами знаете… Лыжи у меня хорошие. «Эланы». Если бы еще покупать настоящие крепления. Я продам эти «сан-марко», а на второй год…

— Из Прибалтики? — спросил Железняк.

— Я из Литвы. Я здесь инструктор. Вы у кого в группе? — Он спросил это для приличия и не стал дожидаться ответа. Ему хотелось рассказать про самое главное. — Тут немцы продавали немецкие ботинки. Недорого, но я уже купил свои «сан-марко». То есть они не настоящие «сан-марко», я уже это говорил, но они как настоящие, по лицензии. Но все же они, конечно, польские и очень дорогие. Если бы я еще добавил сто рублей, то можно было бы покупать настоящие «каберы», но теперь еще надо расплатиться и надо покупать хорошие крепления, тогда можно вместо «эланов» купить «росиньоли» или «кнай-сель». Хотя югославские «эланы» тоже хорошие. Вот этот швед, чемпион мира, он тоже катается на югославских «эланах»…

Железняк внимательно осмотрел его старую курточку, худое, беспокойное лицо. Безлошадный крестьянин. Он не может говорить ни о чем, кроме покупки лошади, кроме обзаведения.

— Чем ты раньше занимался? — спросил Железняк.

— Конечно, физфак, инженером был в Вильнюсе. Но все-таки эти «сан-марко» тоже неплохие, хотя они и польские…

— Неплохие, — рассеянно согласился Железняк. Вон Юрка вылезает из лифта. Боже, что он на себя напялил, опять ему дани в дорогу одно старье…

Железняк встал, махнул рукой литовцу.

— Может, еще попадется «кабер» подешевле, — сказал литовец ему вслед. — Не все же сразу, правда?

Железняк с Юркой вышли на каменное крыльцо и увидели снежную площадь перед отелем. Она была праздничной и многоцветной. Пестрели под солнцем курточки из парашютного шелка и других неведомых материалов, легких, ярких, влагоотталкивающих. Еще отчаянней пестрел мохеровый базар, где торговали местные женщины.

— Туда? — Железняк показал на кресла, уходившие в гору.

Но Юрка, безошибочно отметив нетерпение Железняка, сказал равнодушно:

— Сперва погуляем просто так. По земле. Главное — земля.

Хитрый, бестия. Земля — это было его, Железняка, слово, выбранное им за неспособностью подобрать другое, которое бы обозначило этот постыдно обожаемый им мир — его леса, и луга, и моря, и реки, и горы, и Гору, — обозначило бы его, Железняка, мир в противоположность тому, который казался ему и пустым, и пустячным, и враждебным, зато был сейчас так привлекателен для Юрки — мир войны и дипломатии, промывания мозгов и толчения воды в ступе, мир тщеславных поисков, тщетной имитации этой вот красоты и всего, что так ценилось в новом Юркином доме, а также мир спекуляции, мир предательства и вражды, которые чудились сейчас Железняку в асфальтово-панельной пустыне города. Железняк чувствовал, что найденное им слово не тянет на столь всеобъемлющую интерпретацию, однако слово нравилось ему, и Юрка уже подметил это со своей враждебной наблюдательностью…

— По земле так по земле, — сказал Железняк.

Что ж, это было совсем не худо — гулять с сыном по земле… Они взялись за руки и пошли прочь от Горы и базара, по вчерашнему лесному проселку, в сторону шоссе. Лед подтаял, снег стал рыхлым, идти было легче, чем вчера. Лыжники тянулись к Горе от соседних баз и отелей…

На рлзвилкс, рядом с кафе высокий горбоносый человек мыл новенькую черную «Волгу»

— Машина местная, — сказал Юрка, любивший разгадывать номера.

— Наверняка, — кивнул Железняк. — Начальство в кафе сидит.

Горбоносый человек внимательно осмотрел Железняка, сказал спокойно, с достоинством.

— Зачем начальство? Это моя машина.

— Собственная? Ого! — сказал Юрка. — Дороже, чем наша.