Свет в ладонях

— Это вы добрая, госпожа, — сказала та, и в грубом лице её промелькнула вдруг искренняя жалость. — И господа ваши добрые, сразу видать, хоть и мертвяков потрошат. Только глупые вы. Но это ничего. Глупость, она ведь тем плоха, что часто во зло уводит, а доброте она не помеха.

— О чём вы говорите? — Женевьев нахмурилась — слова этой женщины понравились ей ещё меньше, чем этот странный жалостливый взгляд.

Та в ответ лишь развела своими натруженными руками.

— Так что ж… Вы ведь денег собрали на нашу больницу, так ведь?

— Да, но…

— Так вы кому их отдали-то? Говарду Пику, старшему лекарю?

— Именно, — сказала Женевьев, недоумевая. — Разве не он отвечает за больницу?

— Он, голубушка, он. Да только если он что и построит теперь на деньги-то ваши, то новую виллу себе за городом, подальше от фабрики. А больница как стояла в развалинах, так и будет стоять. Ему ведь потому в муниципалитете не давали денег, что он растратчик. Его и турнули бы, а не могут, потому как он нашего мэра свояк. Он и старую-то больницу так до обвала довёл — балки менять надо было, прежние давно сгнили, а он всё жался да скупердяйничал. У меня муж каменщик, он рассказывал. Ну да вы не здешние, знать не могли, а хотели как лучше. Вот я вам хлебушка невесткиного и принесла, хоть какой, думаю, прок.

Женщина снова смущённо улыбнулась, поклонилась принцессе Женевьев, словно не бродячая актриса стояла перед ней, а знатная дама, — и ушла.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, в которой графиня Летиция Монлегюр принимает гостя

— Ну что, — сказал Паулюс, — довольны? Денег нет, голема нет, до ближайшего большого города двадцать две лиги. Есть ещё какие-нибудь гениальные идеи?

Он обращался к Джонатану, хотя гнев его, бесспорно, главным образом адресовался принцессе Женевьев.

Джонатан только развёл руками — гениальных идей у него не было, а принцесса ответила, сохраняя своё неизменное раздражающее спокойствие:

— Деньги есть. Последние три недели я, как вы знаете, откладывала часть выручки на непредвиденные расходы. Полагаю, что мы могли бы использовать их, чтобы купить немного люксия, и…

— Да много ты понимаешь! — взорвался ле-Паулюс. — Раскомандовалась тут! Откуда ты вообще взялась?! Кто ты, мать твою, такая, и по какому праву…

Он осёкся, потому что Джонатан стал подниматься с места, и лицо его не предвещало ровным счётом ничего хорошего. Женевьев напряглась, но не дрогнула и не сделала ничего, чтобы разнять назревающую драку. Она по-прежнему не считала своё решение неверным и не видела своей вины в том, что бюджет Анатомического театра пал жертвой её идеалов.

— Мы поступили правильно, — твёрдо сказала она. — И не наша вина, что в этом городе власть имущие столь непорядочны. В следующем…

— В следующем?! Ты на каждой стоянке, что ли, благотворительствовать собралась? А ну пошла отсюда! И хахаля своего забирай, а то ишь, погляди-ка на них…

— Никуда мы не пойдём, пока не возместим причинённый нами ущерб, — сказала принцесса. — Как бы то ни было, голем сломан, а это существенно снизит прибыль от представлений. Мы не уйдём, пока он не будет починен и пока вы не сможете благополучно продолжить путь, хотя бы и без нас.

Паулюс бессильно уронил сжатые кулаки. Джонатан следил за ним настороженным взглядом, готовый отреагировать в тот же миг, если парень забудется окончательно.

— Починить, — безнадёжно сказал Паулюс, махнув рукой. — Было бы это так просто.

— А ведь до поместья Монлегюр отсюда лиги полторы будет к северу, да? — внезапно спросил молчавший до сих пор доктор Мо, и оба спорящих молодых человека порывисто обернулись к нему.

Ни один из них не ответил на столь, казалось бы, неуместный вопрос. Принцесса же нахмурилась при упоминании имени, которое Август ле-Бейл не раз называл ей в числе имён её злейших врагов.

— Монлегюр? Великий дом? — переспросила она, и доктор Мо удивлённо поглядел на неё слезящимися глазами.

— А? Ну, не такой уж великий, там всего-то три этажа и садик… Хотя это вроде не основное поместье, не замок, а так, усадьба, но это ведь там госпожа с дочками живёт, верно же, Паулюс?

Паулюс ле-Паулюс отчего-то смутился, но тут же насупился, чтоб скрыть замешательство, и неохотно кивнул.

— Ну так это же очень удачно, что мы так близко сломались, — простодушно сказал доктор, улыбаясь своему импресарио и Джонатану с Женевьев заодно. — Что тут проехать-то — к завтрашнему утру на месте будем. Там и починят.

— В поместье Монлегюр чинят големов? — удивилась Женевьев, окончательно сбитая с толку.

— Да и не только чинят, а делают! Паулюс там-то его и раздобыл. Верно я говорю, Паулюс?

— Украл? — нахмурился Джонатан. Он всё никак не мог привыкнуть к своему статусу государственного преступника и по старой привычке весьма неблагожелательно относился ко всякого рода нарушениям закона. Закон ведь был почти то же самое, что Устав, только для всех.

— Не украл, — огрызнулся ле-Паулюс. — Подарили. Что, не веришь? Ну а мне плевать.