Свет в ладонях

— Вы ведь понимаете, да? Нам придётся попросить её о помощи.

— Так что же, — принцесса пожала плечами. — Попросите.

— Вы, возможно, не заметили, ваше высочество, но Эстер… госпожа Эстер… как бы сказать, не очень к вам расположена. Да и ко мне, — добавил он и тоскливо примолк. Случалось, они с Эстер ссорились, и с её стороны пару раз доходило даже до рукоприкладства — к счастью, Джонатан знал её норов и всякий раз ловко уворачивался от тяжёлого гаечного ключа, метившего ему в лоб. Однако никогда прежде он не давал Эстер повод для ревности, пусть и мнимый, так что даже представить не мог, сколь тяжек на сей раз окажется гнев его возлюбленной.

— Хотите сказать, придётся посвятить её в наше дело? Поведать, кто я? — спросила Женевьев, и, судя по недовольному тону её голоса и сердитой складке между бровей, мысль эта вовсе ей не понравилась.

— Придётся, — ответил Джонатан. — Выбора всё равно нет, госпожа.

Читатель здесь вправе спросить нас: да не кривил ли душой юный бывший лейтенант, предлагая беглой принцессе раскрыть её инкогнито первой встречной? Ведь, зная Эстер, он мог предположить, что его объяснений и сбивчивого лепета она слушать не станет — оттого одна лишь Женевьев, раскрыв ей свою личность, могла бы убедить разгневанную девицу Монлегюр, что Джонатан чист пред ней и помыслами, и делами. Не это ли было главной его целью, не потому ли он обратился к принцессе столь решительно, чем раньше никак не отличался? О, как хотелось бы нам с негодованием отвергнуть подобные подозрения. Как хотелось бы сказать, что душа юного бывшего лейтенанта была чище детской слезы, и важнее долга, чести и клятвы ничего в мире для него не существовало. Но, сказав так, мы бы бессовестно соврали многоуважаемому читателю. Простил ли бы нам наш читатель заведомое враньё? Разрешим себе в этом основательно усомниться.

Нет, конечно, отчасти он думал и о принцессе тоже. Если бы Эстер смогла порыться в бумагах отца и отыскать нужный бланк, над которым сумел бы похимичить какойнибудь мошенник в ближайшем городе — это оказалось бы очень кстати. Но, вынуждены признать, мысль эта двигала нашим лейтенантом лишь во вторую очередь. Увы, молодость… пыл, отчаяние, любовь. В конце концов, Джонатан и так уже немалым пожертвовал ради принцессы, не правда ли? Беда лишь в том, что у него была ещё одна принцесса, своя собственная, и не приведи ему Господь выбирать между ними.

— Что же, — сказала Женевьев после продолжительного молчания. — Вы доверяете этой женщине?

— Как самому себе.

— Тогда и я ей доверюсь. Пойдёмте к ней вместе и всё расскажем.

Так они и поступили. И надо сказать, Паулюс ле-Паулюс был чрезвычайно рад избегнуть необходимости тащить на холм голема — вернее, робота, но мы по старой памяти будем звать его как звали, — а тем паче необходимости вновь беседовать со своей несносной сестрой.

Мельница, где Эстер проводила большую часть времени, стояла на вершине холма и лениво вращала огромные лопасти, скрипевшие и хлопавшие на ветру, словно снасти огромного сухопутного корабля. Фундамент под ней зарос лопухами и крапивой, меж которых вилась узенькая тропинка, преграждённая в некоторых местах хитроумными ловушками в виде туго натянутой проволоки. Стоило только задеть такую проволоку, как чрево мельницы оглашалась грохотом старых жестяных банок из-под пива, возвещая явление незваного гостя. Джонатан, не понаслышке знавший о ловушках, вовремя предупреждал о них принцессу Женевьев, так что до мельницы они дошли безо всяких досадных приключений. Дверь была приоткрыта, и мерный гул работающей машины доносился изнутри, завораживая и успокаивая. Нельзя было сказать, есть ли кто на мельнице, но Джонатан знал, что она там.

— Я же сказала, — раздался голос над их головами, — чтобы пришёл Паулюс. Какого чёрта? Ещё и девицу свою приволок. Бросайте Труди и убирайтесь вон.

Эстер Монлегюр стояла на крошечном деревянном карнизике на стене, возле винта, к которому крепились лопасти мельницы, и то ли смазывала его, то ли чинила — мешало разглядеть солнце, стоявшее прямо у неё за плечом. Джонатан выронил Труди, которого еле доволок, приставил ладонь козырьком к глазам и всмотрелся ввысь, пытаясь разглядеть свою возлюбленную, но увидел лишь широко расставленные ноги в холщовых брюках, растрепавшиеся волосы да сердито сморщенный веснушчатый нос.

— Мы подождём, пока ты его заправишь, — сказал он и, опустив голову, вполголоса добавил, обращаясь к Женевьев: — Не заговаривайте с ней пока. Я сам. Пусть немного остынет.

Эстер фыркнула сверху и какое-то время поковырялась ещё с винтом, явно нарочито, чтобы помучить своих незваных гостей ожиданием. Потом нырнула в окошко, соединявшее карниз и внутреннюю часть мельницы. Джонатан снова сгрёб Труди в охапку и ступил вперёд, под сумрачную прохладную сень мельничного механизма.