Свет в ночи

Нельзя не сознаться, что по отношению к услужливым варягам Катерина Ивановна сыграла (только в обратном на­правлении) роль пушкинского неблагодарного Росса, выста­вившего своих спасителей от вражеского нашествия, Барклая де Толли и Кутузова, на памятнике «без шапок на мороз». Конечно, Амалия Ивановна была баба взбалмошная, скан­дальная и уж никак не склонная отступить под напором про­тивника; но она «всем сердцем решилась участвовать во всех хлопотах», приготовила кушанье на своей кухне, накрыла стол, расставила посуду, надела на себя чепец и черное пла­тье с новыми траурными лентами. Трудился с самого утра, помогая по хозяйству, и безымянный полячек. Поладить с Ка­териной Ивановной было не легко. «От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от бес­прерывных несчастий и неудач она до того яростно стала же­лать и требовать, чтобы все жили в мире и радости и не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая ма­лейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в иссту­пление и она в один миг, после самых ярких надежд и фанта­зий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попа­дало под руку, и колотиться головой об стену» (выделено у Достоевского. — Г. М.). Возможно, что больше всех возмутил ее тот, у которого повидимому с рождения не было ни имени ни определенного обличья и который, весьма вероятно, похо­дил скорее на какую-нибудь шишигу, чем на человека. До­стоевский говорит об этом существе кратко и неопределен­но: «Один какой-то сел прямо за стол, даже не поклонившись Катерине Ивановне».

По-Достоевскому действительность неправдоподобнее и фантастичнее всякой фантастики, а Россия — страна неогра­ниченных возможностей, в ней все, что угодно, может про­изойти. Раздраженная и возмущенная Катерина Ивановна, обращаясь только к Раскольникову, «полушепотом спешила излить перед ним, все накопившиеся в ней чувства и всё спра­ведливое негодование свое на неудавшиеся поминки», а по­том почти во всеуслышание стала делать иронические, обид­ные для гостей замечания. В особенности доставалось квар­тирной хозяйке, сидевшей за столом рядом с Катериной Ива­новной, уже открыто кивавшей на нее Раскольникову: — «Смотрите на нее: вытаращила глаза, чувствует что мы о ней говорим, да не может понять, и глаза вылупила. Фу, сова/ ха- ха-ха/ Кхи-кхи-кхи/ И что это она хочет доказать своим чеп­чиком. Кхи-кхи-кхи/ Заметили вы, ей все хочется, чтобы все считали, что она покровительствует и мне честь делает, что присутствует... Смотрите кого она привела: шуты какие-то!

Чумички! Посмотрите на этого с нечистым лицом: это какая- то сопля на двух ногах!»

Скандал начинал разгораться. Ни Амалия Ивановна ни гости не были глухи и вовсе не так решительно ничего не по­нимали, как это казалось Катерине Ивановне. «Красные пят­на на щеках ее рдели все сильнее и сильнее, грудь ее колыха­лась. Еще минута и она уже готова была начать историю». Явившегося на поминки пьяным отставного поручика, в сущ­ности провиантского чиновника, она чуть ли не в глаза наз­вала дураком. «Многие хихикали, многим, видимо, было это приятно. Провиантского стали подталкивать и что-то шеп­тать ему. Их очевидно хотели стравить. — А па-а-азвольте спросить, это вы насчет чего-с, — начал провиантский, — то есть на чей... благародный счет... вы изволили сейчас... А, впрочем, не надо! Вздор! Вдова! Вдовица! Прощаю... Пас! И он стукнул опять водки».