Свет в ночи

– Жак! – крикнул Поль.

– Нет, это мое! Мое! – раздался ответ деда. Потом еще плеск, и все затихло.

– Поль? – Я подождала, а потом отправилась сквозь тьму, мои ноги утопали в мягкой болотной грязи. Я побежала на свет и нашла Поля, смотревшего в воду.

– Где он? – спросила я громким шепотом.

– Не знаю. Я… – Он искоса посмотрел на меня, а потом показал мне.

– Дедушка! – крикнула я.

Тело дедушки Жака выглядело как толстое бревно, качающееся на воде. Оно ударилось о какие-то камни, а потом его подхватило течение и понесло, пока тело не запуталось в кустах, торчащих из воды.

– Нам лучше сходить за помощью, – предложил Поль. – Пошли.

Меньше чем через час пожарные выловили труп деда из воды. Он все еще цеплялся за свой мешок, но вместо богатств там были лишь старые заржавевшие банки.

Могла ли я вернуться домой при более кошмарных обстоятельствах? Несмотря на ужасные поступки дедушки Жака и на то, что он стал такой одиозной фигурой, я не могла не вспоминать его таким, каким он был во времена моего детства. Порой он смягчался. Я приходила в его хижину на болоте, и дед рассказывал мне о протоке так, словно это его лучший друг. Когда-то о нем ходили легенды. Не было в округе лучшего охотника. Он умел читать следы на болоте, знал время прилива и отлива, знал, когда пойдут лещи, где спят аллигаторы, где свернулись клубком змеи.

Тогда ему нравилось рассказывать о своих предках, о мерзавцах, устроивших ад на Миссисипи, о знаменитых игроках и пиратах на плоскодонках. Бабушка Катрин говорила, что все это лишь плод его воображения, но мне было неважно, все ли в этих рассказах правда или нет. Мне просто нравилась его манера преподносить свои истории, поглядывая на испанский мох и попыхивая своей трубкой из кукурузного початка, когда он говорил быстро и громко, лишь иногда делая паузу, чтобы глотнуть из своего кувшина. У него всегда находилось для этого оправдание. То ему надо прочистить горло от сажи, которая летает в воздухе на болоте, то прогнать простуду. Иногда ему просто требовалось согреть горло.

Несмотря на разрыв между бабушкой Катрин и дедом после того, как он договорился продать Жизель семье Дюма, когда-то они по-настоящему любили друг друга. Я сразу почувствовала это. Даже бабушка в один из своих более спокойных дней признала, что дед был невероятно красивым, мужественным молодым человеком, околдовавшим ее изумрудно-зелеными глазами и загорелой кожей. Он был к тому же отличным танцором, отплясывавшим на балах лучше остальных.

Но у времени есть способность выводить на поверхность тот яд, что есть внутри нас. Дьявол, угнездившийся в сердце деда Жака, вылез и изменил его, или, как любила говорить бабушка Катрин, «превратил его в то, что он есть, – в негодяя, принадлежащего тем существам, что ползают и плавают».

Может быть, дед обратился к виски для того, чтобы не видеть, во что он превратился, и не смотреть на свое отражение, когда он наклонялся через борт пироги и глядел в воду. Как бы там ни было, демоны внутри него нашли себе дорогу и в конце концов утащили его в воду, которую Жак Ландри когда-то так любил, обожал и на которую даже молился. Протока, на берегу которой он прожил свою жизнь, потребовала эту жизнь себе.

Я оплакивала человека, которым дед был, когда в него влюбилась бабушка Катрин. И мне казалось, что точно так же она оплакивала его, когда ее Жак перестал быть таким.

Несмотря на мольбы Поля, я настояла на том, чтобы остаться в хибаре. «Если я не пересилю себя в первую же ночь, то найду причины не делать этого и в дальнейшем», – подумала я. После того как все ушли и я попрощалась с Полем и пообещала ему дождаться его утром, я поправила мою старую кровать и устроилась, как смогла, поудобнее. Я легла и мгновенно заснула, настолько была измучена.

Не прошло и часа после восхода солнца, как все старые подруги бабушки Катрин узнали о моем возвращении. Они решили, что я приехала присматривать за дедушкой Жаком. Я встала рано и начала уборку в доме, первым делом принявшись за кухню. Еды почти не было, но вскоре начали приходить бабушкины подруги, и каждая хоть что-то мне принесла. Естественно, всех шокировал вид дома. Никто из них не заходил сюда после смерти бабушки и моего отъезда. Акадийские женщины приходят человеку на помощь, как члены одной семьи, если он в этом нуждается. Не успела я оглянуться, как все они уже скоблили стены и полы, выбрасывали мусор, стирали пыль с мебели, мыли окна. На моих глазах выступили слезы радости. Никто не расспрашивал меня, где я была и чем занималась. Я вернулась, мне нужна их помощь, и только это имело значение. Наконец-то я снова почувствовала себя дома.