Свет в океане

«Ваш муж в руках Господа и покоится с миром». Письмо принесло Ханне скорбь и радость одновременно. Господь забрал ее мужа, но спас дочь. Вспоминая тот день, она плакала не только от печали, но и от стыда.

Город старался не ворошить прошлого и обходил молчанием определенные вещи. Его жители знали, что зачастую забвение может быть не менее благотворным, чем память. Дети вырастали, не подозревая об ошибках молодости отца или что в пятидесяти милях жили их незаконнорожденный брат или сестра, носившие чужую фамилию. По всеобщему молчаливому согласию об этом старались не распространяться.

Жизнь продолжалась, и молчание помогало заглушить чувство стыда. Мужчины, вернувшиеся с войны, не рассказывали историй о постыдных поступках своих товарищей по оружию перед лицом смерти и говорили только, что те пали смертью храбрых. Те, кто не воевал, считали, что их родные и близкие никогда не заглядывали в публичные дома, не вели себя как дикари и не прятались от врага. Уже само пребывание на фронте было искуплением всех их прегрешений. Когда женам приходилось прятать от мужей, так и не сумевших после фронта вернуться к нормальной жизни, деньги на жизнь или кухонные ножи, они старались не признаваться в этом даже самим себе.

Вот почему трагедию, случившуюся с ее мужем, Ханна Ронфельдт могла переживать только в одиночку. Люди не желали ворошить прошлое и хотели как можно скорее вернуть жизнь в Партагезе в рамки цивилизации. Но Ханна ничего не забыла.

День памяти павших. Бары переполнены ветеранами сражений при Галлиполи и на реке Сомме, и даже десять лет спустя было видно, что военные неврозы и последствия газовых атак так и не канули в Лету.

Двадцать пятое апреля 1926 года. В дальнем углу посетители азартно резались в орлянку, и только в этот день – один раз в году! – полиция закрывала на это глаза. Мало того, полицейские тоже участвовали! Ведь война не обошла стороной и их. Пиво лилось рекой, голоса становились громче, а песни – фривольнее. Как же много им нужно забыть! Они вернулись с войны и приступили к работе на фермах и в конторах, но продолжали жить с грузом прошлого, от которого никак не могли избавиться. И чем больше они пили, тем труднее им было держать себя в руках и не позволять воспоминаниям затуманивать разум. Чем больше они пили, тем упорнее накопившаяся агрессия искала малейшего предлога выплеснуться наружу. Проклятые турки! Проклятые боши! Проклятые ублюдки!

А Фрэнк Ронфельдт – отличная кандидатура! Единственный в городе «немец», и не важно, что он австриец! Разве это что-то меняет? Враг – он и есть враг! Вот почему, завидев его с Ханной на улице в сгущающихся сумерках, они затянули «Типперэри» [19] . Ханна начала нервничать и спотыкаться. Фрэнк тут же забрал у нее малышку, укутал ее в кофту, которую жена несла на руке, и они оба, опустив головы, ускорили шаг.

Ребята в баре решили, что это отличное развлечение, и высыпали на улицу. Из других баров тоже выходили посетители, и кому-то пришло в голову повеселиться, сбив с Фрэнка шляпу.

– Как не стыдно, Джо Рафферти! – возмутилась Ханна. – Ступай обратно в бар и оставь нас в покое!

Они ускорили шаг.

– «Оставь нас в покое!» – передразнивал Джо высоким хныкающим голосом. – Проклятый фриц! Все вы трусы! – Он повернулся к толпе. – Полюбуйтесь-ка на эту парочку со своим младенцем! – Язык у него заплетался. – А вы знаете, что фрицы ели детей? Поджаривали их живьем, ублюдки!

– Убирайся, или мы позовем полицию! – закричала Ханна и только потом заметила констеблей Гарри Гарстоуна и Боба Линча, которые стояли на веранде гостиницы с кружками пива в руках и ухмылялись в напомаженные усы.

И тут раздался крик:

– Давайте, ребята, повеселимся! Покажем этим любителям бошей, что к чему! Не дадим им съесть ребенка!

Дюжина пьяных бросилась вдогонку за парой, и Ханна невольно отстала, потому что узкий корсет не позволял нормально дышать.

– Грейс! – крикнула она Фрэнку. – Спасай Грейс!

И он побежал с маленьким живым комочком в руках от настигающей его толпы в сторону пирса. Его сердце бешено колотилось, и внезапно Фрэнк почувствовал в груди острую боль, которая отдалась в руке. Он продолжил бежать по деревянному настилу, прыгнул в первую попавшуюся лодку и начал отчаянно грести в море, где они с Грейс смогли бы оказаться в безопасности и переждать, пока все не протрезвеют.

В его жизни бывали и худшие дни.