Свет в океане

Казалось, с момента их последней встречи прошла целая вечность. Как, должно быть, непросто ему было написать такое письмо! Сам факт, что отец пытался связаться с ним после горькой сцены расставания, явился для Тома настоящим потрясением. Он уже не знал, во что и верить. Может, своей нарочитой суровостью отец хотел лишь скрыть кровоточащую рану? Том впервые задумался о том, что за внешней бесчувственностью скрывался человек высоких моральных устоев, уязвленный в самое сердце изменой женщины, которую он любил, и не имевший возможности ни с кем поделиться своей болью.

Том искал мать с вполне определенной целью. Стоя на пороге пансиона в начищенных туфлях и с подстриженными ногтями, он еще раз мысленно повторил давно заготовленную фразу: «Прости меня за все, что случилось». Он вдруг почувствовал себя слабым и неуверенным, совсем как мальчишка, который ждал возможности сказать эти слова целых тринадцать лет. К горлу подкатился комок. «Я только сказал, что видел автомобиль. Что он стоял возле дома. Я не знал…»

Он понял значение этих слов, сказанных без всякой задней мысли, только много лет спустя. Его мать объявили недостойной и изгнали из его жизни. Но паломничество Тома с целью получить прощение было слишком поздним, и она никогда не отпустит ему греха предательства, пусть даже и ненамеренного. Слова обладают способностью повлечь за собой самые нежелательные последствия. И он понял, что своими мыслями лучше никогда и ни с кем не делиться.

Том перевел взгляд на портрет матери в медальоне. Наверное, его любили оба родителя, только каждый по-своему. Он вдруг разозлился на отца. У него даже не было сомнений в своем праве лишить его матери – таком искреннем и таком разрушительном.

Заметив, как от упавшей капли расползлись чернила, Том понял, что плачет. «Пока ты сам не станешь отцом, ты вряд ли поймешь…»

Сейчас возле Тома на веранде сидела Изабель, и до него донеслись ее слова:

– Хотя вы и не виделись так много лет, он все равно был твоим отцом. И второго у человека быть не может. Понятно, что ты расстроился, милый.

Том подумал, что Изабель, наверное, и сама не понимает всю иронию своего утверждения, особенно в их положении.

– Иди сюда, Люси, и попей какао, – позвала Изабель.

Девочка подбежала и взяла чашку обеими руками. Отпив, она вытерла губы рукой и вернула чашку.

– Скок-скок! – весело прокричала она. – Я скачу в Партагез повидать бабушку и дедушку! – И побежала к деревянной лошадке-качалке.

Том снова опустил глаза на портрет в медальоне.

– Я все время считал, что она меня ненавидела, потому что я выдал ее тайну. Я не знал о медальоне… – Он стиснул зубы. – А это бы многое изменило.

– Я не знаю, что тут сказать. А мне так хочется найти нужные слова… чтобы тебе стало легче.

– Мама, я есть хочу! – заявила, вернувшись, Люси.

– С такой беготней неудивительно, – сказала Изабель, подхватывая ее на руки. – Иди-ка сюда. Давай обнимем папу. Ему сегодня грустно. – И она посадила девочку ему на колени, чтобы они могли обе крепко обнять его.

– Улыбнись, папа, – сказала Люси. – Вот так! – показала она, растягивая рот до ушей.