Свет в окне

Ольга внимательно перечитала и потрясла головой; не помогло. Надо будет процитировать этот шедевр философской мысли Олежке. Богатая фраза.

На часах было почти шесть. В половине седьмого должен приехать мастер – тетя Тоня постаралась. Кого только не найдется в ее записной книжке! «Очень интеллигентный, и возьмет недорого». Интересно, запьет ли интеллигентный маляр в процессе работы?

Второй раз войти в дом оказалось легче. В ожидании мастера она обводила глазами пустую квартиру. На грязном подоконнике сиротливо лежал «Чиполлино». Главное, чтобы этот интеллигентный мастер придумал, как избавиться от запаха сырости: квартира хранила его прочно, как в консервной банке. Привезенный Олегом калорифер она поставила параллельно стенке с пятном и включила на полную мощность.

Пустота все еще выглядела непривычно. Ольга зачем-то выдвинула ящик буфета, где лежала фотография, словно там могло найтись что-то еще. «Разумеется, философию спинозизма нельзя считать прямой экстраполяцией гоббсизма». Открыла нижние створки, где пятнадцать лет назад стоял сервиз, подаренный крестными: стопка блюдечек с кружевными краями, чашки, уютно спящие донышками друг в друга, столовые тарелки. По краям тарелок и блюдец вились мелкие незабудки с переплетающимися стебельками.

Взять с собой сервиз мать не могла при всем желании. «Партия тарелок!» – орал Сержант, грохая об пол одну за другой.

Дзанц! Дзанц!

«Без тарелок, – ты слышишь? – без тарелок нет оркестра!»

Дзанц! Дзанц!..

Уцелел только никогда не используемый соусник, до которого Сержант не дотянулся: начался приступ. Лицо побагровело, на шее вздулись страшные фиолетовые жилы, и он схватился за грудь: не за сердце – за ингалятор в кармане.

Сколько раз астма их спасала… Дзанц, дзанц.

«Разумеется, философию спинозизма нельзя считать прямой экстраполяцией гоббсизма». Ни в коем случае. Пусть земля горит под ногами у тех, кто будет так считать.

Однако мастер, при всей своей интеллигентности, мог бы прийти вовремя.

В этой квартире… Кстати, где люстра? Люстру Олька запомнила с первого раза, когда зашла сюда, в новую «мамину квартиру». Засыпая, она часто разглядывала продолговатые матовые плафоны, похожие на кувшинки. Момент, когда у матери произошла переоценка ценностей и люстра перестала быть «мещанством», Ольке не запомнился; теперь с потолка свисала голая лампочка.

Люстру взяла, фотографию деда оставила.

Почему-то стало интересно, куда делся незабудковый соусник. Разделил судьбу «партии тарелок» или тоже перестал быть «мещанством»?

С тех пор – или независимо от тех пор – Ольга не любила сервизы. Радовалась, если удавалось купить красивую чашку или тарелку, но свекор недавно заметил: «Что это у вас, как в общежитии, нормальной посуды нет?». Тут же вступила Алиса-миротворица: «Скорей бы вы квартиру обменяли. Мы с Коленькой решили подарить вам сервиз». Ольга застыла, но свекровь сияла такой простодушной радостью, что ничего возразить было невозможно. «Пока что это секрет, – продолжала радостно Алиса Ефимовна, – но мы уже решили».

Можно будет поблагодарить и затолкать будущий сервиз куда-нибудь подальше. Или вообще не распаковывать. И, главное, не думать о нем заранее, тем более что это пока только Алисины мечты.

В прихожей пустовало место от громоздкого шкафа, хранителя подпольной литературы. У плинтуса валялась квадратная пуговица. Ольга лениво поддела ее носком туфли. Пуговица отскочила и перевернулась, оказавшись черной фишкой с цифрой «13».

– Мы знакомы, – вслух произнесла Ольга.

Странно прозвучал голос в пустоте. Подняла фишку, еще один кошмар ее детства – вернее, маленький кошмарик – под названием «15».

Кошмарик из серии развивающих игр.

Пластмассовая квадратная черная коробочка умещалась на ладони. Внутри поля в четыре ряда лежали пятнадцать фишек; одно «окошко» оставалось пустым. Оно позволяло передвигать фишки, чтобы разместить их в правильной последовательности.

…В гости зашла Ксения «с подарком для Лялечки». Матери дома не было, зато был отчим, у которого, в свою очередь, нашлась «заначка» – пол-литровая бутылка водки. Ксения расцвела. Пили и разговаривали о чем-то, но прислушивались не к тому, что говорили друг другу, а к своим ощущениям. Однажды в актовом зале в школе Олька видела настройщика пианино за работой, с таким же точно вслушивающимся лицом. Бутылка подходила к концу. Сержант начал тыкать пальцем, двигая фишки, а Ксения повторяла, медленно покачиваясь на стуле: «Для Ляли… подарочек».

На другой день (Олька надеялась, что «подарочек» благополучно забыт) отчим, трезвый и взвинченный, велел составить фишки по порядку. Никакое «мне надо делать уроки» в расчет не принималось.

– Ну?!

Трезвый и злой. Злой, потому что трезвый.

Фишки скользили под ее пальцами в тесной клетке, менялись местами, как в танце: 1–2 – 3–4… Остался последний ряд, она спасена, но «14» влезло перед «13», а дальше стояла «пятнашка» – и пустая клетка.

– Тупица, – удовлетворенно сказал Сержант. – А ну, давай снова!

Она до сих пор помнила свои влажные пальцы.