Свет в окне

Олег – мальчик из хорошей семьи, а что такое она? – Невеста с жилплощадью и старенькой бабушкой в качестве рода-племени.

Теперь – жена, с теми же параметрами.

Скандал в благородном семействе.

Родители мужа ничего не знали ни о матери, ни о «Жане Вальжане», оказавшемся обыкновенным вором. Незнание вылилось в формулу «без роду без племени».

Я знаю, какому роду и племени я принадлежу, но не стану вам ничего объяснять и доказывать.

Ольга и мужу мало что объясняла. «С матерью не общаюсь, есть причины. Отца не помню». Правильнее было бы сказать: «Не знаю», но то немногое, что Ольга знала о нем, лучше было не опубликовывать.

Олежка – умница, не допытывался. Знал: захочет – расскажет сама. О чем-то догадывался, но явно не понимал, судя по недоумению на лице.

У него все было куда проще: дружная любящая семья, неприятности обсуждаются на семейном совете. Случилась размолвка с матерью или отцом – можно и нужно помириться.

Такой же план мирной инициативы он осторожно предложил Ольге: «Может быть, вам с матерью помириться, ведь много лет прошло?».

Как ему объяснить разницу между ссорой и предательством, если он предательства не знал? Человек из нормальной семьи с этим не сталкивается, а рассказать невозможно.

К тому времени как мы встретились, думала Ольга, каждый из нас прожил треть своей жизни; как об этом рассказать? У супругов есть общее настоящее и будущее, но разделить поровну прошлое невозможно, оно у каждого свое, со своим счастьем и со своим отчаяньем, понятными только тому, кто их пережил в своей семье, и какой бы она ни была, эта семья, она навсегда останется самой лучшей в системе координат прошлого.

В то время, когда Ольгу называли Лелькой, ее семья состояла из прабабки, прадеда и бабушки.

Это был род, и это было племя.

Прабабка любила Лельку строгой и сварливой любовью, прадед и бабушка – безо всякой строгости. К ним в семью приходила в гости мать (тогда – мама), красивая и нарядная, пахнувшая духами и табаком.

Первыми, один за другим, умерли старики, любимые и любящие. Она осталась жить с бабушкой. Это все еще была семья, хоть и маленькая – неполная, как сейчас говорят, и детство оставалось детством – до тех пор, пока мать не решила строить собственную семью, в которую зачем-то включила девятилетнюю дочку.

В детективном романе спросили бы, кому это было выгодно, но Ольке пришлось жить не в детективе, а в другой системе координат, чужой и уродливой, где нужно было выжить с минимальными потерями, а не ловить преступника.

Что ж, детство могло кончиться и раньше. Девять лет – вполне осмысленный возраст, чтобы с ним расстаться.

Только она сама в свои девять об этом не знала.

А теперь, к счастью, не осталось никаких рефлексий и комплексов, только воспоминания о счастливом детстве, которое потом оборвалось.

Теперь нужно было сдавать историю философии и английский, ходить на работу и делать ремонт в «крысятнике», чтобы найти обмен.

Появилась мечта – не столько о двухкомнатной квартире, сколько о том, чтобы расторопный Николай Денисович не обрел к ней ключ.

Потому-то и запомнился тот осенний вечер.

Олег перестал дуться. Она отодвинулась от секретера с разложенными конспектами и спросила:

– Он что, нашел «Архипа»?

– Хуже: «1984», – мрачно ответил Олег, но было видно: он рад, что она заговорила, будто ничего не произошло.

– Почему «хуже»?

– Потому что Солженицына хотя бы печатали…

– Вот и скажи, что это, мол, Солженицын. Он наверняка не читал. Или что фантастика какая-нибудь.

– А что я скажу, почему фотокопия?

– Да потому что книжный дефицит на дворе! В магазинах нет, в библиотеке не достать, на макулатуру тем более не купишь; вот люди и пересняли.

Он задумался.

– Откуда?

– Что «откуда»?

– Пересняли откуда?

– А мы почем знаем? Нам почитать дали – и спасибо; нам дела нет, кто да откуда.

Муж с облегчением погладил бородку.

– Это идея…

Ольга захлопнула секретер.

– Да и не будет он доскребываться. Вспыльчивые быстро отходят.

Николай Денисович не «доскребывался» – сделал вид, что ничего не было: ни сомнительных копий, ни «черт знает на ком», ни собственного его безобразного крика.

До этого эпизода свекор был ей симпатичен, и симпатия, как Ольге казалось, была взаимной. Высокий, прямой, с быстрыми, точными движениями и живыми хитроватыми глазами, Николай Денисович имел привычку неожиданно улыбаться, когда улыбки совсем не ждешь. Две длинные складки вокруг рта симметрично раздвигались, словно занавес, под усами становилась видна золотая коронка сбоку, и тогда в лице появлялось что-то авантюрное.