Свет вечный

Дубовая шестерня передачи схватила плечо Дуцы, вгрызлась с хрустом, будто волк зубами. Треснула кость. Дуца завыла. Задергалась, но шестерни держали. Снова легонько подуло, механизм заработал, передача привела в движение шестерню, шестерня уперлась в грудьДуцы. Дуца завыла так, что пыль посыпалась изо всех щелей.

Шарлей и Рикса переглянулись. Пожали плечами. И вышли.

Возле ступенек их ждал Тибальд. Чуть дальше Самсон помогал идти Рейневану, который с трудом передвигал ноги.

– Ну что? – спросил Тибальд, показывая головой на ветряную мельницу. – Что!

– Ничего, – холодно ответила Рикса. – Ждем ветра.

В воздухе чувствовался приближающийся ветер.

Стенолаз был уже далеко. Сейчас он остановился и повернул коня. Осмотрелся.

Прислушался. Расстояние было значительное, но он слышал.

– Не оставляй меня! Не оставляй! Не оставляй меня одну!

Лицо Стенолаза не дрогнуло. А через минуту с седла слетела, трепеща, большая птица. Слетела, взмыла и улетела в небо, в низкие тучи. Улетела и исчезла.

– Не остаа-а-а-а-а-а-а…

Ветер завыл. Крылья ветряка дрогнули. Потом задвигались, с явным усилием, преодолевая сопротивление. А потом уже вращались плавно и без препятствий.

Последнего из Всадников, разоруженного, без шлема, Рикса и Тибальд загнали под ворота провалившегося сарая. Всадник упал на колени, моля о пощаде. Но в этот день не щадили. Тибальд схватил Всадника за волосы, а Рикса коротким движением засадила стилет под подбородок, вгоняя острие по рукоять. Заколотый в конвульсиях рухнул на ворота, отворяя их собою. Рикса, что-то услышав, заглянула внутрь.

– Рейневан! – крикнула она пронзительно. – Рейневан! Сюда! Быстро!

– Господи Иисусе! – Тибальд тоже заглянул и попятился. – Господи…

Прибежали Шарлей и Самсон. Рейневан их опередил. Ворвался вовнутрь, отпихивая голиарда и едва не сбив с ног Риксу. Внутри, на соломе, лежала…

– Ютта!

Он бросился к ней, упал на колени. Схватил за плечи. Первое, что он почувствовал, это мокрый жар. Она была настолько горячей, что едва не пылала огнем. Глаза были закрыты, тряслась, ее била дрожь.

– Ютта! Это я! Я! Ютта!

– Рейневан… – Она открыла глаза. – Рейневан?

Он обнял ее. И тогда почувствовал страшный, просто ледяной холод ее рук. Он посмотрел и обмер. Кожа на кистях рук была голубого цвета, который переходил к пальцам в синий, а на самих пальцах в глубокий оттенок пурпурного.

Дрожащими пальцами Рейневан раздвинул ей рубашку. И, как ни старался, не смог удержать отчаянный вскрик.

Синие плечи, грудь и живот Ютты густо укрывали пузыри и нарывы. Чуть ли не на глазах вырастали новые. Некоторые лопались, из них сочилась кровь. Она начала дрожать, дергаться в судорогах, он накрыл ее и завернул плащом. Она отчаянно посмотрела на него.

– Рейневан… Холодно…

Он накрыл ее вторым плащом, который ему подал Самсон. Ютта сильно схватила его руку. Хотела что-то сказать, но чуть не захлебнулась кровью. Он наклонил ей голову, чтобы она могла сплюнуть.

– Что это? – глухо спросил Шарлей. – Чем она больна? Откуда эта страшная синюшность?

Рейневан закусил губу, показал на повернутую шею девушки, на раны, на ровные надрезы, уже опухшие и загноившиеся. Он встал, оттянул Шарлея и Самсона в сторону.

– Ее ранили, – выдавил он из себя. – И заразили. Привив…

– Что?

– Это… – слова застряли ему в горле. – Думаю, что… Что заразили ее гнилокровьем, вызванным магическим образом. Согласно Авиценне… Салернцы называют это sepsis… Синева берется от внутренних кровоизлияний. Ее кровь просачивается через жилы и образует тромбы… Это разносится по всему телу… Возникают гнойные очаги… У нее уже признаки гангренозного воспаления…

– Лекарство?

– От гнилокровья нет лекарства… Никто не знает лекарств против этого…

– Не говори так, черт возьми. Ты медик. Пробуй!

«Сначала горячка, – подумал Рейневан, ставая на колени. – Я должен снять горячку… Потом необходимо какое-то сильное противоядие… что-то, что остановит заражение…»

Дрожащими пальцами он расстегнул пряжки сумки, вытряхнул содержимое, лихорадочно начал в нем рыться. С непреодолимым чувством собственного бессилия.

С растущей убежденностью, что ничего из того, что у него есть, не в состоянии вылечить Ютту, помочь ей или хотя бы облегчить ее страдания. Что ни к чему все его remedia conra malum,[310] ни к чему diacodia и electuaria, ни к чему sotira, antidota и panacea. Ни к чему artmisium, hypericum и serpillum, ни к чему pestwurz, чертополох и все остальные препараты, которые он таскает с собой в сумке.

«Амулеты, – подумал он, – амулеты Телесмы. Их осталось немного… Останавливающая кровотечение gemma rutila. Venim из лапис-лазури, помогающий при ядовитых укусах… Aquila, орлиный камень, очищающий кровь… Но все должны использоваться немедленно, а ее ранили несколько часов тому… Магическое гнилокровье развивается мгновенно… Но, может, всётаки, какой-нибудь амулет подействует… Боже, сделай так, чтобы какой-нибудь подействовал…»