Свет во мраке

Клара Аркадьевна порывисто вошла в гримёрную, захлопнула дверь, опустилась на стул, подалась к своему отражению, пристально всмотрелась в него, а потом откинулась назад и расхохоталась: «Все! Мне удались они все! Ах ты, старая заноза, – обратилась она к отражению, – жива в тебе ещё прыть, дряхлая птичка ты моя!» Старуха скинула шляпку, перчатки, шарф. Расстегнула пальто, горько усмехнулась и затихла: «Как люди стали безразлично относиться к чужой беде. А ведь руки, ноги, глаза, уши и даже голова могут отказать любому. Что тогда?.. – Она стянула заколку и растрепала волосы: сероватая седина смело упала на плечи. Клара Аркадьевна поставила локти на стол и запустила длинные пальцы в волосы. – Все шесть, – прошептала она, припоминая каждый образ, который на днях отыграла. Образ тёти Люды удался на славу, – актриса вспомнила, как работница пропускной службы умело толкала её к стенке. – Ох, моя ворчливая тётушка, – печально вздохнула она, – может, хорошо, что ты семь лет тому назад покинула землю-матушку? Не увидела ты охваченных безразличием людей, – Клара Аркадьевна вспомнила своих помощников. – Но есть и всегда будет в серой массе тот, кто способен на подвиг. Пока жив в человеке человек – не всё пропало, – актриса подняла голову. Свет за окном быстро мерк, и от того отражение становилось нечётким. Казалось, его окутал неясный туман. – Бывшая соседка Нина Семеновна и её неразлучная подружка Ольга Леонидовна дались мне с трудом, – Клара Аркадьевна вспомнила, как долго она из окна наблюдала за обеими. – Самое сложное было, видя красный свет, ступить на зебру. Но милая Ниночка его не видит, а потому пойдёт. И так было не раз. Сколько нареканий выслушала бедняжка за свою и так нелёгкую жизнь, сколько, кланяясь прохожим в ножки, просила о помощи. Я влезла в её шкуру лишь на день, а меня так и подворачивало плюнуть на всё! Но я сдержалась, я влезла в её кожу, задышала её несмелыми вялыми лёгкими. Ох, Ниночка, сроднившись с тобой, я теперь люблю тебя ещё больше. Дай Бой тебе терпения, свет ты мой, – Клара Аркадьевна вывела пальцем на столе одной ей ведомый рисунок. – В Ольге Леонидовне странным образом соседствуют решительность и застенчивость. Просто поразительно, как она смело живёт на этом контрасте. Прости меня, Оленька, я с твоим образом слегка пошалила, – Клара Аркадьевна по-доброму улыбнулась. – Мне было интересно, смогу ли я общаться с людьми, произнося лишь «а» и «ась». Вышло, как мне кажется, забавно. Этот петух с ирокезом верно решил, что я ненормальная. Но нет, мой дорогой, Оленька – добрая, Оленька – хорошая. Я тебе её в обиду не дам, – актриса извлекла ватные диски и крем, стерла макияж и прильнула к зеркалу. Она смотрела в глубину тёмно-зелёных глаз, словно ожидала увидеть там нечто важное. – А наш курьер Ирочка? – Старуха резко откинулась назад. – Я, конечно, загримировалась умело, но не могли же они не заметить разницы? Выходит, молодчики наши, – она припомнила девочек и охранника, – даже не помнят её!.. Ох! Как же мне хотелось двинуть этим двум вертихвосткам по задницам! – в сердцах воскликнула Клара Аркадьевна. – Честно признаюсь, еле сдержалась. Эх, вы, Катюша с Танюшей, стыдно мне было за вас. У обеих ведь бабушки есть, – актриса вспомнила просительницу Зою Макаровну и поджала губы. Она тоже чья-то бабушка. Изо дня в день Клара Аркадьевна видела поющую в пешеходном переходе старушку. Актриса давно приметила, что Зоя Макаровна не просто пела, а отвечала некоторым прохожим на их реплики. – Изобретательная дамочка, – усмехнулась Клара Аркадьевна. Примерив на себя роль просительницы, она передёрнула плечами. – Но мне подобный образ не по вкусу. Лучше двор мести или полы драить. Но мы тем и хороши, что думаем по-разному. – Клара Аркадьевна посмотрела в окно. Там неторопливо шёл дождь. – Злюка Серафима Андреевна легко читается. Достаточно как следует рассвирепеть, и тут же хватаешь самую её суть. Да-а-а-а, – протянула актриса, – все эти старушки индивидуальны, необъяснимы и неподражаемы… Как здорово, что все мы разные, – актриса заметила в уголках глаз набухающую влагу. – Как жаль, что я смогу любоваться людьми ещё так недолго… – она порывисто встала, подошла к окну, распахнула створку, вытянула вперёд руку, пропустила капли сквозь пальцы, подождала, когда дождь смочил ладонь, потом умылась, закрыла окно и вернулась на место. – На каком основании, спросите вы, господа, я проверяю людей? – смотря в зеркало, Клара Аркадьевна привычно обращалась к публике. – О, я их не проверяю. Я просто хочу знать, сколько стоит старость, – старуха зло усмехнулась. – Нынче многие люди всё измеряют в денежном эквиваленте, – она обтерла лицо платком, который вытащила из кармана пальто. – Чтобы стать посредственной певичкой, стоит «подружиться» с продюсером. Чтобы «надуть» грудь и губы, стоит удачно выйти замуж. Чтобы с шиком кататься по Москве, сбивая простых смертных, стоит научиться прятаться за спиной влиятельного родителя. Интересно, – Клара Аркадьевна упёрла палец в отражение, – если этих избалованных бездельников спросить, сколько стоит их жизнь, они и её оценят? «Грубиянка вы», – заявила мне на днях Сонечка Белякина. Нет, Сонечка, – возразила Клара Аркадьевна, – я не грубиянка, я – реалистка. Всех нас, господа, ждёт старость. Так давайте уважать её сейчас, чтобы потом, когда она настигнет нас, можно было бы надеяться, что рядом окажется тот, кто её чтит, – актриса несколько раз включила и выключила лампочки гримёрных зеркал. В этот момент её лицо становилось то чётким и ярким, словно она была полна жизни, то тусклым и блёклым, словно она растворялась в пространстве. – Рано или поздно все мы растворимся… – Клара Аркадьевна поднялась, повязала шарф, надела шляпу, застегнула пальто и стремительно вышла.