Свет во тьме

Образ Сары, полный сострадания, сопровождал его в пустыню забвения.

Она знала, что Габриель в зале, еще не успев ступить на сцену. Ее пульс убыстрялся от сознания того, что он наблюдает за ней. Впервые за три недели Сара чувствовала музыку и свои движения.

Морис окинул ее быстрым испытующим взглядом во время па-де-де, и она поняла, что он заметил эту перемену. Было трудно не заметить. Сара вдруг ощутила, что ноги ее легче воздуха, колени сгибаются без малейшего усилия, радостно и свободно. Ее сольная партия была полна жизни и страсти.

Морис оказался с ней рядом, едва упал занавес.

— Он здесь, не так ли?

— Кто?

— Не прикидывайся, Сара-Джейн. Ты очень хорошо знаешь кто. Габриель. Он ведь здесь?

— Я не знаю… — Она кивнула, понимая, что лгать бесполезно. — Да.

— Надеюсь, ты не собираешься встречаться С НИМ?

— Как раз собираюсь.

— Я не разрешаю тебе.

— Боюсь, ты забываешься, Морис.

— Ничуть. Я слишком хорошо помню, какой напуганной ты вернулась от него из отеля. Помню кошмары, которые не давали тебе уснуть, и то, что ты не могла оставаться одна. Он был причиной твоего страха и кошмаров. И вот ты собираешься начать все снова.

— Прости, но я должна увидеть его хотя бы еще раз.

— Зачем? — Голос Мориса был полон тревоги и желания понять. — Зачем, Сара-Джейн? Чем он так удерживает тебя?

— Исключительно тем, что я считаю себя обязанной ему.

— Ты ничего ему не должна!

— Нет, должна. Неужели ты не понимаешь? Благодаря ему у меня все, что я имею. Все! Моя квартира, одежда, первые партии в театре. Всем этим я обязана ему.

— И что же он желает в награду?

— Он никогда ничего не просил у меня. — Морис недоверчиво усмехнулся. — Это правда! Он-моя семья, Морис, ближе, чем семья, которой у меня не стало. Он заменил мне ее, и я не могу огорчить его!

Вздохнув. Морис сдался и, отвернувшись, пошел прочь, чувствуя каждый свой шаг. Он никогда не считал себя забиякой и глупцом, но в этой ситуации, кажется, оказался и тем и другим.

Сара внимательно наблюдала за Габриелем, когда они уселись за своим любимым столиком в кафе. Она готова была поклясться, что днем он был нездоров. Кожа его казалась болезненно натянутой, глаза горели как в лихорадке, голос был хриплым и слабым. А теперь он выглядел таким сильным, подтянутым и элегантным. Весь в черном, как обычно. На щеках играет румянец, глаза сияют. Сара тряхнула головой. Может быть, только ей он кажется таким красивым и благополучным?

— Что-то беспокоит тебя, дорогая? — спросил он голосом, звучным и проникновенным, как и всегда.

— Нет, ничего.

— Ты зачем-то хотела меня видеть?

— Я хотела извиниться за свое поведение в тот последний вечер. У меня не было права допрашивать тебя. Я прошу извинить меня

Как обычно ее искренность подействовала на него.

— Ты имела полное право на свои вопросы, дорогая, — миролюбиво сказал он. — Мне лишь жаль, что я не мог дать тебе на них ответы.

— Но что-то гнетет тебя. Почему ты скрываешься в этом заброшенном коттедже?

«Как мило с ее стороны беспокоиться обо мне», — подумал он.

— Нет, Сара, меня ничего не гнетет. По крайней мере не го, о чем ты думаешь. Я ведь уже говорил тебе, что веду очень замкнутый образ жизни, и это, конечно, должно казаться странным такой молодой особе, как ты.

— Я… Ты был болен все это время, с того раза, как мы расстались?

Мускул дрогнул на щеке Габриеля. Должно быть, он выглядел подобием смерти, когда она видела его сегодня утром в коттедже, и как она, вероятно, удивлена теперь его внезапным выздоровлением?

— Нет, дорогая, я не был болен в том смысле, как ты это понимаешь.

Хотя он и мог бы сказать, что у него болела душа оттого, что он не видел Сару, не слышал ее смеха, не чувствовал ее внимания, не смотрел, как она танцует. Он мучился переполнявшим его желанием вновь увидеть ее. Это желание заставляло его пробуждаться до наступления сумерек, когда солнце еще властвовало в небе.

— Сегодня днем… — она прикусила губу, боясь рассердить его.

Он встретил ее смятенный взгляд. Для него было бы так легко очистить ее память от ненужных вопросов и сомнений, загипнотизировать, внушить уверенность, что все хорошо, как никогда. Но он не мог себе это позволить. Только не с Сарой. Он не мог манипулировать ею, одна мысль об этом внушала ему отвращение. Он должен был дать ей какое-то приемлемое объяснение, но не мог сказать ничего, кроме правды, а она застревала у него в горле.

— Еще вина? — спросил он. Сара кивнула'

— Пожалуй.

— Итак, дорогая, чего бы ты желала теперь?

— О чем ты?

— Ты хочешь, чтобы я ушел из твоей жизни?

— Нет!

Поспешность и горячность тона говорили яснее слов, и это было для него еще мучительнее.

— Но мы не можем продолжать все как прежде, Сара. Ты задаешь слишком много вопросов, на которые у меня нет ответов. — Он очень глубоко заглянул в ее глаза, и взгляд его был полон неземной печали. — Ты ведь будешь теперь бояться меня, я полагаю.

— Я не буду бояться, — поспешно отозвалась она, но это не было правдой, и оба поняли это.

— Тебе незачем бояться меня, дорогая, я никогда не причиню тебе вреда.

— А Морису?