Свет во тьме

– Настоятелем тебя не поставит, – усмехнулся Петр Борисович.

– Это почему же?

– Слишком уж ты почетный. А архиерей, похоже, сам такой же почетный, а два таких почетных человека не сработаются. Вот с владыкой Петром тебе хорошо было бы, он смиренный, а с этим кроме отца Анатолия никто не сработается, да и ему он все нервы вымотает.

– Откуда ты все знаешь? – недовольно спросил отец Николай. – Видел же нового владыку, как и все мы, первый раз.

– Знаю, потому что разбираюсь в людях.

Разговор в алтаре продолжался еще долго. Каждый, включая иподиаконов, хотел высказать свое мнение. Закончилось все казусом. Отец Георгий притворился, что у него заболело сердце, и попросил «земляка» Боровка принести ему срочно лекарство. У того была всегда на всякий случай в тумбочке бутылка водки. Отец Георгий выпил стопку и сказал: «Чуть лучше, давай еще». Так он продолжал до тех пор, пока не выпил почти всю бутылку. А после этого сказал, что болезнь его прошла, и предложил всем, чтобы они поддержали перед новым архиереем его кандидатуру на должность настоятеля собора, секретаря епархии, а также походатайствовать, чтобы его наградили митрой. Это всех настолько развлекло, что даже озабоченный наличием или отсутствием новых возможностей отец Николай долго смеялся и подарил отцу Георгию бутылку коньяка, которую взял «на всякий случай», может, понадобится презентовать новому архиерею. Она не понадобилась, а отец Георгий стал тут же называть его «отцом родным», «Вашим Высокопреподобием» и целовать ему руки.

Разошлись все выговорившиеся, но напряженные. Боровку пришлось провожать своего земляка домой. Петр Борисович подумал, что нужно встретиться с отцом Анатолием. Отец Петр тяжело вздыхал: «Сколько суеты из-за ничего, вот раньше были гонения за веру, тогда и правда было тяжело. А что сейчас?». Отец Николай решил поговорить с новым архиереем и уполномоченным, но чувствовал, что отец Анатолий будет для них удобнее. «Но поговорить нужно», – подумал он.

Глава 7.

Подполковник Петров отвечал в управлении КГБ СССР по Петровской области за вопросы, связанные с возможностью религиозной диверсии. Участок работы ему не очень нравился. Начало работы совпало с массированными антицерковными репрессиями Н. С. Хрущева. Тогда модным было различного рода шантажом и уговорами принуждать священнослужителей к показательному отказу от Бога.

В конце 1950-х-начале 1960-х годов около 200 священнослужителей под давлением властных советских структур заявили о своем отречении от сана. Многие из них использовались советской антирелигиозной агитацией, ими писались и издавались книги, «разоблачающие» религию. Однако существенного воздействия на сознание верующих эта акция не оказала. Ренегаты вызывали лишь презрение.

30 декабря 1959 года Священный Синод под председательством Патриарха Алексия I вынес постановление: «Бывшего протоиерея и бывшего профессора Ленинградской Духовной Академии Александра Осипова, бывшего протоиерея Николая Спасского и бывшего священнослужителя Павла Дарманского и прочих священнослужителей, публично похуливших имя Божие, считать изверженными из священного сана и лишенными всякого церковного общения… Евграфа Дулумана и прочих бывших православных мирян, похуливших имя Божие, отлучить от Церкви».

В адрес отреченцев направлялись обличающие письма от верующих. Среди учащихся Ленинградской Духовной Академии и Семинарии широкое распространение получило стихотворение «Новый Иуда», автор которого неизвестен. Оно является ярким примером «религиозного самиздата» конца 1950-х годов. Там, в частности, есть такие строки:

«Первый Иуда, предавший Христа,

Чувствовал – совесть его нечиста,

Мучился, точно в кипящем котле

И успокоился только в петле.