Свет во тьме

Архиерей зашел за ним. В кабинете Баранов вдруг обнял его, расцеловал и с чувством произнес: «Золотой ты наш человек!» Владыка чувствовал себя во время всего их разговора крайне неловко, хотя внешне этого никак не показывал. Чиновник называл его то «Ваше Святейшество», то «Толя»; налил себе стакан коньяку, который постоянно отхлебывал. Повод встречи был самый что ни на есть важный – передача Церкви целого ряда храмов, до этого занятых под хозяйственные нужды и теперь освобождаемых. И Павел Анатольевич в принципе пригласил архиепископа, к которому очень хорошо относился, для того чтобы сказать, что вопрос решен. Он хотел сделать сюрприз, и архиерей ничего не знал о цели встречи, о которой ему передали только, что она очень важная. Но ум чиновника был помрачен алкоголем и поэтому он лишь задавал разные провокационные вопросы, на которые владыка отвечал очень серьезно, видя перед собой не распоясавшегося пьяного барина, а представителя государственной власти, который в любом состоянии может многое сделать в области как хорошего, так и дурного.

– А что, Толя, если нам одну из сохранившихся, но закрытых пока церквей в Петрово отдать объединению Муна? – пристально глядя в глаза архиерею спросил Баранов. – Горбачев с Муном вась-вась. Ты как архиепископ поддержи, что, дескать, нужно развивать религиозный плюрализм и толерантность, а православных церквей и так много. А они тебе, глядишь, дом купят.

– Вы знаете, Павел Анатольевич, я считаю, что нельзя оправдывать разорение России как духовное, так и материальное ничего не значащими пустыми словами. Нужно русскому человеку всегда быть патриотом своей веры и нации, никогда не стесняться своей трудной, но прекрасной многовековой российской истории. Нужно не мунам помогать, а, наоборот, во что бы то ни стало прекратить проповедь этих сект, сеющих не мир и любовь, а разделение между людьми. Нам нужна единая сильная, согретая Православием великая Россия. Ну, а про дом я понял, что вы пошутили.

– Вот за что я тебя люблю, – обнял его Баранов, – так это за непродажность. – Но неужели тебе не хочется ездить на «Чайке», иметь шикарный дом, бывать за границей?

– Машина меня возит вполне приличная. Какая разница – «Волга» или «Чайка»? Дом у меня есть, я сыт, одет, обут. Зарубежные поездки меня не прельщают. Ведь человеку, в сущности, очень немного нужно. Мне очень жалко людей, которые свою жизнь и бессмертную душу растрачивают на погоню за материальными благами. Если они честны сами с собой, то через какое-то время видят, что гонялись за призраками, что все, чего они достигли, неуловимо ускользает у них из рук, проходя как песок сквозь пальцы, или не приносит удовлетворения. И только в обращении к Богу, в молитве и служении ему человек обретает полноту бытия.

Баранов внезапно стал серьезным и ненадолго пришел в себя. Он был человеком умным и нередко задумывался о смысле жизни. Архиерей невольно указал ему сейчас на то, что чиновника больше всего раздражало: на то, что власть, материальные блага, возможности не приносят удовлетворения, что постоянное самоутверждение за счет других расстраивает нервы и здоровье, подогревает все усиливающуюся потребность в коньяке и сигаретах. Павел Анатольевич вдруг вспомнил о цели встречи.

– Простите, Ваше Святейшество, что я так по-свойски с вами. Выпил немного…– извиняющимся голосом выдавил из себя Баранов. – Я ведь что вас позвал: вот постановление облисполкома о передаче вам двенадцати храмов по списку, о которых вы просили.

– Я искренне благодарю вас, дорогой Павел Анатольевич, – сказал владыка, который уже начал думать, что его вызвали исключительно для того, чтобы выслушивать философские сентенции пьяного чиновника. – Господь да благословит вас и ваших близких за это благое дело!

– Чего уж тут говорить – будем помогать, нужно возрождать нам Церковь, – кивнул первый заместитель председателя облисполкома и, сняв телефонную трубку, сказал секретарю: – Наташа, пусть там Шуваев со священником заходят.

Затем он повторил информацию о передаче храмов уже при них, пожал всем руки и, провожая архиерея до двери кабинета, уже совсем серьезно еле слышно шепнул ему: «А, может быть, я и сам стану верующим».

Глава 4.