Свет всему свету

Королевская аудиенция в тронном зале близилась к концу. В тягостной тишине глухо звучал голос маршала Антонеску. Потускневший, он докладывал о поездке в Берлин. Гитлер просил передать королю, что фронт по Днестру прочен и скоро начнется наступление германских войск.

На самом же деле русские с ходу прорвали «днестровский вал» фюрера, вышли на Прут, угрожают Яссам. Не сегодня-завтра их полки форсируют реку. Необходимо любой ценой преградить им путь на румынскую землю. Иначе конец всему.

Режеле[10] Михай слушал устало и безучастно. Пусть будет что будет. Пусть ломают голову его министры! Впрочем, сейчас полагаться на них рискованно, надо самому решаться на крайние меры.

В Каир уже послана делегация. Там идут переговоры с русскими, англичанами, американцами. А Антонеску по-прежнему держится за Берлин и противится разумным поискам.

Михай угрюмо оглядел собравшихся.

Глухо и монотонно звучит голос Антонеску. Честолюбивый индюк. Спесивый и чванливый. Стало туго — сразу же скис и поблек. Знает, пощады ему не будет. Ни от фюрера, ни от русских. Михаю ясно, карта эта бита, лучше поскорее выбросить ее из политической колоды. Но как?..

Маршал двора Орляну опустил лысую голову. Старый интриган не раз выручал двор. Что ж, его дипломатические пируэты могут сослужить службу и теперь

Рядом с тучным Орляну маячила сухопарая фигура генерала Ганса Фриснера — командующего группой немецких войск «Южная Украина». Сколько раз уверял он, что русские выдохлись. Сколько раз превозносил свою оборону. А его «неприступный вал» рухнул сразу. Что ж теперь будет?

Мать королева, или мама Елена, как ее величали при дворе, согласно этикету стояла за троном. Михай ощутил тепло ее руки на своем плече: мать заботливо направляла его внимание.

Германский посол, сделав полшага вперед, поклонился королю, заговорил натужно, с трудом выталкивая каждое слово. Фюрер еще удивит мир «секретным оружием». Нужно только выиграть время.

Михай насупился. Война напоминала ему азартную игру, и он знал в ней толк. Битые козыри — уже не козыри. Чего хотят от него? Новых усилий? Новых жертв? Он на все готов, лишь бы не пустить сюда русских! Но веры ни в кого нет. Франция, Бельгия, Голландия сопротивлялись фюреру меньше, чем одна Одесса. Она обошлась румынам в сто пятьдесят тысяч солдат. На Дону и Волге осталось еще восемнадцать румынских дивизий. Истрачены сотни миллиардов лей. И все прахом. Русские у ворот Румынии. Что же будет теперь? И можно ли верить Антонеску, Фриснеру, фюреру? Нет, нет и нет!

После аудиенции Михай поднялся к себе в кабинет. Мать Елена и Орляну последовали за ним. Несколько минут здесь царило тягостное молчание, и каждый из трех отдался своим мыслям.

Старый царедворец почтительно глядел на королеву. Еще статная, смуглая, с тонким ястребиным носом, она нравилась ему и как женщина. Истая гречанка. В ней так ощутимо что-то хитрое, хищное, что ж, ей и не нужно быть доброй. Власть деспотична. Но больше всего он ценил в ней государственный ум, ее умение нацелить свои силы на главное. Она обладала смелостью и решимостью, чего так не хватало ее сыну.

Королева Елена лишь теперь осознала, как велика угроза трону. Антонеску выдохся. Гитлер проиграл. Она вслух назвала их политическими мертвецами. Дворцу придется опираться на совершенно иные силы, и их нужно искать.

И снова изнуряющее всех молчание.

Все эти дни Елена особенно скорбела за сына. Конечно, он понимает всю остроту событий. Тогда зачем же так безвольно покоряется обстоятельствам? Он нетерпим ни к какому давлению и бессилен ему противостоять. Не государственный муж. Его нескладный нрав, то чрезмерно упрямый, то слишком буйный, все время туманит ему разум. Сама она и любит его за дикую необузданность и не терпит за неодолимое равнодушие, в котором он пребывает слишком часто и долго.

В свои двадцать три года он все еще мальчик. Как же разбудить в нем силы, разжечь его? И неужели все в нем наследственно, что из поколения в поколение передается от самого корня династии — от капрала-уродца, с которого пошли германские курфюрсты и императоры, а затем и румынские короли? Чем же она прогневила бога?

Ее режеле Михай не знал ни большой власти, что распаляет душу, ни большого дела, что закаляет волю. Ни испепеляющей любви, ни всепожирающей ненависти. Правда, его поглотила техника — мотоцикл, автомобиль, самолет. Но что из того, что он стал заправским гонщиком, летчиком?

Молчание нарушил Орляну.

— Нужно идти на союз с теми силами, — вдруг предложил он совсем неожиданно, — против которых мы боролись всю жизнь:..

Михай изумленно вскинул глаза.

— Да, ваше величество, даже с теми, кто сейчас в камерах Дофтаны, Жилавы, Мисли...[11]

— Как, с коммунистами?

— И с ними!

— Выпустить их из тюрем?

— Не сейчас еще, а пока установить связь с их подпольем. Другого выхода нет. Главенствовать будет двор, дворцовые круги. Затем Маниу и Братиану. Их партии не страшны. Коммунисты останутся в меньшинстве. Легко будет их оттереть и решить все по-своему, как выгодно трону.