Свет всему свету

Мать приготовила мамалыгу, и весь вечер Кымпяну рассказывал о тюрьме, о мужестве и бесстрашии людей, посвятивших себя борьбе за лучшую жизнь для всех.

— На улицах тысячи безработных, — сказал Ион, — и они бедствуют.

— Хочешь им счастья — учись у русских. Стоит задуматься, критически посмотреть вокруг, и ты станешь сильнее, будешь видеть за всех. А кулак в кармане никому не страшен.

За окном послышались звуки заводской сирены.

— Слышишь, гудок! — встал Кымпяну. — Утром и вечером он гонит на работу тысячи голодных. И все равно они не бывают сытыми.

— Зато у богатых всего вдосталь, — сетовал Ион. — За них горой жандармы. У них сила.

— Пусть у них пули и тюрьмы, у нас правда, и мы сильнее.

Шаг за шагом Кымпяну наставлял тогда Бануша, и в ту ночь дело отца стало ближе и дороже. Иону предстоял призыв в армию. Кымпяну обещал устроить его на курсы военных переводчиков. Нужно хорошо знать русских. Отец немало рассказывал о них. Кымпяну знал больше. Он сам был там в дни великой революции. Многое видел своими глазами. Оттого и сильнее верилось, будет другая жизнь!

Так мечталось тогда...

Банушу давно осточертела война. Он прошел ее от Карпат до Кавказа и обратно до Карпат. На армейских курсах изучил русский язык, стал переводчиком. Служил в штабе дивизии, но, заподозренный в неблагонадежности, был отчислен в строй. Попав к Чиокану, остался при нем чем-то вроде вестового и переводчика.

Коммунистом Ион стал еще до армии. Тогда у него не было ни опыта, ни серьезных знаний. А здесь он вовсе один и ни с кем из коммунистов не связан. С ним лишь Алекса, денщик Кугры. Их снова свела и сдружила война. Но где Кымпяну? У кого найти помощь и поддержку?

3

Приземистый домик Василе Савулеску прилепился к проселку на самом краю деревни. Как и все односельчане, Василе подолгу торчал на узком крыльце, с опаской вглядываюсь в белую тьму. Все ближе и ближе гремели орудия, а ночами края неба полыхали багровым пламенем. Поздно вечером прошли румынские части. За Молдову уходят, в горы. Он без конца расспрашивал солдат, пытался понять, что же происходит. Одни пугают — русские сожгут, убьют. Другие успокаивают. Говорят, не бойся. А как не бояться, если сын его погиб в Одессе. Разве русские простят?

«Что такое? — прислушался Василе. — Барабан?» Оказалось, всех сзывают в усадьбу — прибыл молодой боярин. Василе нехотя поплелся послушать наследника.

Цараны[14] скучились в просторном холле боярского особняка. Здесь голо и пусто. Управляющий давно уехал и все ценное увез с собою. Примарь[15] на цыпочках метался от стола к двери и от двери к столу. Наконец вошел молодой хозяин — капитан Кугра с немецким офицером. Люди низко поклонились вошедшим, затем еще раз и еще...

— Цараны! — хрипло выкрикнул Кугра. — Тяжкие дни пришли. Мы отступаем в Карпаты. Но мы вернемся. Так сказал режеле Михай. Наши друзья немцы не оставят нас. Я требую от вас порядка, верности. Поклянитесь ни в чем не помогать русским, беречь все боярское.

Цараны молчали, уставившись в пол.

— Поклянитесь! — повторил он, обращаясь ко всем сразу.

Цараны все молчали.

— На колени, быдло! — рассвирепел Кугра. — Повторяй за мной! Клянемся...

— Клянемся... — глухо донеслось с полу.

— Ничем не помогать русским!.. — повысил Кугра голос.

— Ничем не помогать русским...

— Мы будем близко, — пригрозил Кугра. — Кто посмеет ослушаться, сгною в сигуранце. Я все сказал, идите! — и брезгливо протянул руку.

Крестьяне молча подходили к двери, прикладывались к руке.

Румынские части ушли в ту же ночь. Нет, боярин Кугра никого не успокоил. «Беречь все боярское!» — больше ему ничего не нужно. А Василе надо выжить, уцелеть. И его по-прежнему тягостно томила неизвестность и пуще всего пугал разбой немцев, что дни и ночи тащились мимо.

— Бог даст, пронесет их, — успокаивал он жену и дочь.

Но за полночь осатанело забарабанили в дверь.

— Отец, никого не пускай, — умоляла перепуганная дочь.

А как не открыть: разнесут ведь. Трясущимися руками Василе снял запор, и с улицы пахнуло холодом и винным перегаром. В комнату ввалилась ватага эсэсовцев. Они сразу облепили горячую печь.

— Мильх, шпек, айер!..[16] — наперебой требовали ночные гости.

Ели и пили, громко перебраниваясь. Чем больше всматривался Василе в озлобленные лица незваных гостей, тем сильнее одолевал его страх.

После ужина гогочущие эсэсовцы стали приставать к дочери. Мать-старуха бросилась к насильникам, истошно крича и царапаясь. Ее грубо оттолкнули.

— Не трожь хозяйку, домине официр![17] — закричал Василе.

Рассмеявшись, эсэсовец ударил старика в лицо, тот сплюнул кровь. Женщины и дети кинулись было за дверь, но часовые никого не выпустили.

На рассвете гитлеровцы выволокли старика на улицу и затолкали в хлев. Из дому поминутно доносились вопли женщин и детей. Василе в изнеможении свалился на сырой земляной пол. За что только бог наслал это иродово племя!