Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой

4. V.1917

Дорогой Александр Александрович, теперь я скоро уезжаю, и мне хотелось бы Вам перед отъездом сказать вот что: я знаю, что Вам скверно сейчас; но если бы Вам даже казалось, что это гибель, а передо мной был бы открыт любой другой, самый широкий путь – всякий, всякий, – я бы все же с радостью свернула с него, если бы Вы этого захотели. Зачем – не знаю. Может быть, просто всю жизнь около Вас просидеть.

Мне грустно, что я Вас не видала сейчас: ведь опять уеду, и не знаю, когда вернусь.

Вы ведь верите мне? Мне так хотелось побыть с Вами.

Если можете, то протелефонируйте мне 40–52 или напишите: Ковенский 16, кв. 33.

Елиз. Кузьмина-Караваева

Откуда же она знала, что поэту «скверно сейчас»? Или ее прозорливости не было границ?

Тяжелое душевное состояние Блока того периода подтверждается воспоминаниями современников. Например, К. И. Чуковский писал:

...

Он онемел и оглох. То есть слышал и говорил, как обыкновенные люди, но тот изумительный слух и тот серафический голос, которым он обладал один, покинули его навсегда. Все для него стало беззвучно, как в «могиле».

Елизавета Юрьевна признавалась, что готова отказаться от своего пути ради того, чтобы быть с любимым: «…если бы Вам даже казалось, что это гибель, а передо мной был бы открыт любой другой, самый широкий путь – всякий, всякий, – я бы все же с радостью свернула с него, если бы Вы этого захотели». В критический период их отношений она предпочла бы погибнуть вместе с Блоком, чем спастись без него, объясняют этот момент литературоведы. Но поэт, по их мнению, такой жертвы с ее стороны, к счастью, не принял.

Да полно, об этом ли надо говорить в данном случае? Думается, ни о какой жертвенности со стороны своей настойчивой корреспондентки Блок и не думал. Да и думал ли вообще о ней?

Личная жизнь его, как всегда, оставалась бурной. Александр Александрович между делом сообщал матери: «Несчастная Дельмас всякими способами добивается меня увидеть».

Была ты всех ярче, верней и прелестней,

Не кляни же меня, не кляни!

Мой поезд летит, как цыганская песня,

Как те невозвратные дни…

Что было любимо – все мимо, мимо,

Впереди – неизвестность пути…

Благословенно, неизгладимо,

Невозвратимо… прости!

Но «невозвратимо… прости» прозвучало лишь в стихах Блока, по большому счету, из жизни поэта «Кармен» никуда не исчезла. Имя ее постоянно мелькало в дневниковых записях поэта вплоть до его кончины в 1921 году.

...

Л. А. Дельмас прислала Любе письмо и муку, по случаю моих завтрашних именин. Да, «личная жизнь» превратилась уже в одно унижение …»; «Л. А. Дельмас прислала мне цветы и письмо…»

Хроника дневных дел нередко заканчивалась лаконично: «Вечером (или ночью) – Л. А. Дельмас».

Жаль, что не сохранились письма Любови Александровны к Блоку. Возможно, тогда мы имели бы более-менее полную картину их непростых – или, наоборот, очень простых? – отношений…

Имя ее вновь и вновь появлялось на страницах блоковского дневника:

...

Ночью любовница. Она пела грудным голосом знакомые песни.

Ночью – опять Дельмас, догнавшая меня на улице. Я ушел. Сегодня ночью я увидал в окно Дельмас и позвал ее к себе. Люба тоже уходила куда-то…