Свет женщины

Я кинулся сломя голову вниз по лестнице, а ритмичные звуки пасодобля неслись мне вслед от этажа к этажу до самого тротуара, хотя слышать их, естественно, я уже не мог. К тому же мне казалось, что пустой взгляд сеньора Гальбы с невозмутимым безразличием наблюдает за моими попытками увернуться от палочки дрессировщика. Заметив, что ни машины, ни Лидии уже нет, я постоял немного у входа, с дорожной сумкой в руках, слушая мелодию пасодобля, которая все еще звучала у меня в ушах, словно неслась из сотни репродукторов, потом шагнул на мостовую, очутился в потоке машин и ругательств, повернулся пару раз вокруг себя, щелкая пальцами, чтобы не сбиться с ритма, и, когда какое-то такси наконец остановилось, водитель засомневался, брать ли меня: он опасался за свои сиденья. Я назвал ему адрес Лидии и попросил выключить радио, потому что я слушаю музыку. В зеркале заднего вида отражался его недоверчивый взгляд. Я успокаивал себя тем, что я в полном расцвете сил и можно так протянуть еще долго, если не курить и заниматься спортом. В этой эйфории мне вдруг захотелось поболтать с шофером.

– Знаете, продолжительность жизни увеличилась в среднем на семь лет, по статистике…

– Если вам кажется, что я опасно вожу, выходите, никто не держит.

– Нет, вы не поняли… Я просто сделал оптимистическое замечание общего порядка.

– Мне с вами не о чем говорить.

Ехать туда было минут десять, пятнадцать от силы, но я превратил это в целый час. Время взялось за меня с тщательностью ювелира, шлифуя каждую минуту, как драгоценный камень. Мне не хватало какой-то малости до дрессированного болванчика: чуть-чуть цинизма, чуть-чуть смирения, доли низости, и еще капельки иронии при стоическом выражении лица. Но я любил женщину такой любовью, какой может одарить только женщина, и не умел покоряться.

Я позвонил и сначала даже подумал, что там никого нет. Потом дверь открылась, и меня встретила, широко улыбаясь, какая-то пожилая дама; она, наверно, подумала, что влюбленные повздорили.

– Входите, входите. Мадам просила подождать. Она вам позвонит.

В гостиной на столе был кофе и горячие круассаны.

– Сварить вам яйцо?

– Нет, спасибо.

– Мадам сказала, что вам надо поесть и поспать немного.

– Где она?

– Не знаю, понятия не имею. Она позвонит.

Я прождал около часа. Я знал, что она вернется. Теперь, раз она остается со мной, я даже мог побыть в одиночестве. Потом я собирался сходить за цветами и подарить их той проститутке, которая согласилась посидеть с сеньором Гальбой, потому что человек не может обходиться одной собакой.

Я долго не снимал трубку. Все-таки еще немного надежды.

– Мишель…

– Знаю, Лидия. Я все понимаю.

– Я сейчас в Руасси. Улетаю на несколько месяцев.

– Правильно.

– Я слушала твои молитвы всю ночь, и… там слишком большой размах. Слишком много места для меня. Ты возвысил меня, а я простой человек. Боготворить – не значит любить. Ты возводишь соборы, а я помещаюсь в двухкомнатной квартире, восемьдесят квадратных метров. Ты потерял женщину, которая была для тебя всей жизнью, и теперь пытаешься свою жизнь превратить в женщину. Она оставила тебе несметное богатство. Я чувствовала бы себя уверенней, будь ты победнее: тогда ты мог бы больше отдать. Я знаю, невыносимо жить без любви. Однако это всего лишь такой способ жить. Я прекрасно понимала, что делаю. Я была так несчастна, что мне необходимо было помочь кому-нибудь. Я попыталась помочь вам обоим. Это эгоизм с моей стороны, знаю… И еще. Ты говорил о братстве, помнишь…

– Конечно. Это единственное, на что никогда еще не решались мужчина и женщина. Не приспособлены.

– Я не хочу превращать любовь в служение. Это слишком тяжкий груз.

– Но это наш единственный груз. Не плачь.

– Мишель, так жить невозможно.

– Да? Тогда ты правильно делаешь, что плачешь.

– Женщина не может жить только мужчиной, а мужчина – только женщиной.

– Ничего не могу поделать. Ты для меня биологическая необходимость. На клеточном уровне.

– В тебе скорее говорит твоя вера, абсолютная, отчаянная и дикая, нежели то, что мы вместе можем сделать с нашей судьбой…

– Да.

– Когда находишь в человеке такую потребность любить, то уже перестаешь понимать, существуешь ли ты для него сама по себе, любят ли тебя или ты просто предмет культа… Я тоже должна жить. Я не хочу принимать твою религию. Нам не нужно никого боготворить, Мишель. Обожествление всегда требует святости, а святость… нас уже ею закормили. Мы сыты ею по горло, и, может быть, шлюхи сегодня имеют в большей степени право голоса и могут больше нам сказать, чем святые.

– Ты, как я вижу, пережила ужасную ночь.

– Я ее пережила, Мишель. И еще я помогла другой женщине. Теперь я уезжаю. Уезжаю, потому что ты пьян от горя и потому что я даже не знаю, кто ты на самом деле. Слишком много сейчас отчаяния, паники в тебе… да и во мне. Так было бы слишком просто. Однажды, когда мы уже начнем потихоньку забывать о пережитом, когда мы опять станем собой, мы встретимся… и познакомимся заново.

– Отрезвев…