Светят окна в ночи

Домой идти ему не хотелось, и он долго бродил по темным, безлюдным улицам, поглядывая на окна. Странно, больше нигде желтых не было. И тогда он поверил в том, что все будет хорошо. Вот только сердце билось спокойно и сильно, словно он собирался бежать стометровку, а не радовался тому, что жизнь возвращала ему любовь.

Гумер посмотрел на свою руку, которой касался руки Зифы, и попытался вызвать в памяти ее образ. Той, что снилась ему, уже не было. Явилась другая, сегодняшняя: красивая, молчаливая, улыбающаяся, и он опять ничего не почувствовал.

Он даже не заметил, как подошел к общежитию, как долго стучал в дверь, пока ее не открыла заспанная и сердитая дежурная, не слышал, что она выговаривала… Ему было грустно и одиноко, потому что, найдя, он снова потерял. И теперь не знал, как дальше жить.

— Ты чего? — поднял голову сосед, когда он зажег лампочку без абажура. — Пьяный, что ли?

— Нет, — сказал Гумер. — Я встречался с прошлым.

— Ну и как? — зевнул сосед. — Очень интересно?

Гумер неожиданно начал рассказывать о Зифе. Он смотрел в окно и рассказывал, выискивая в памяти разные мелкие подробности. И чем больше вспоминал, тем обиднее ему становилось, тем сильнее жалел себя. Сейчас, в рассказе, вся история выглядела и смешнее, и банальнее, словно не было уже красивой девушки Зифы, рядом с которой он каждый раз терялся, очарованный и завороженный ее таинственной улыбкой, мягким, вкрадчивым голосом, чуть замедленными движениями рук. Была другая — сильная, уверенная в себе молодая женщина, оставившая в дураках неизвестного ему Сабира, а сначала надругавшаяся над его, Гумера, любовью…

Когда он повернулся к соседу, тот спал с широко открытым ртом и тихо посапывал носом.

* * *

Утром Гумера, невыспавшегося, злого, поджидало чепе у склада запасных частей, куда через порог начала протекать вода: дождь лил всю ночь, и во дворе образовались гигантские лужи с длинными языками ручьев. Один из них пробил дорожку в склад. Пока спохватились, собрали людей, нашли инструменты, вода залила бетонный пол по щиколотку. Гумер первым делом взялся за запасные детали — они были на вес золота.

— Давай лом! — крикнул он молодому рабочему, топтавшемуся у входа. — Чего стоишь как столб?

Рабочий побежал за ломом, а он, надсаживаясь, попытался перевернуть громоздкий ящик, но едва шевельнул его. В проеме дверей показался комсорг фабрики Ирек; Гумер махнул рукой, и тот, поколебавшись, шагнул в воду. Вдвоем они сдвинули ящик на сухое место. Потом взялись за второй, третий — и так до ряби в глазах.

Рабочий, посланный за ломом, не появился.

— Вот чертяка! — ругнулся Гумер, вспомнив о нем, когда все уже было закончено. — Небось твой воспитанник. Ножки побоялся замочить.

— А чего же ему их мочить? — философски заметил Ирек, выливая из ботинка воду. — Вот кабы вы тут не зевали, ничего бы и не было.

— Да? — огрызнулся Гумер. — Твоими бы устами да мед пить.

— А что, неверно говорю? Как дождь посильней, так у вас в сушильном то сверху течет, то снизу подтекает. Не надоело?

— Вот и возьмите со своими комсомольцами шефство над нами, отстающими! — сказал Гумер, остывая. Чего, в самом деле, прицепился к комсоргу, он-то тут при чем? И парня того, наверное, перехватили вместе с ломом — там, наверху, тоже дел хватало. Но с Иреком у него были сложные отношения, и хотя помогал тот, вон и воды набрал в свои шикарные штиблеты, все равно добрых чувств к нему не испытывал.

Был комсорг говорлив и заносчив, до черновой работы неохоч, но как-то сумел держаться на плаву и даже считаться хорошим комсомольским работником. Поговаривали, что собираются забрать его в горком вслед за предшественником, место которого он занял два года назад.

— Надо идти домой переодеваться, — озабоченно проговорил Ирек. — Штаны и носки мокрые…

— А ты почихай! — предложил Гумер. — Бюллетень получишь…

— Слушай, чего ты ко мне цепляешься? — спросил Ирек. — Я тебя не трогаю, в дела твои не лезу, а ты все норовишь меня укусить. Вот и начальник цеха, едва рот открыл, к тебе послал: и его, видать, кусаешь?

Он старался говорить спокойно, добродушно даже, но голос выдавал накипавшее раздражение.

— Кусаю, — согласился Гумер. — Потому что, если вас не кусать, вы на работе скоро спать начнете… Чего приходил-то?

— Велено создавать комсомольско-молодежные бригады. Решили с вас начать.

— Велено? — удивился Гумер. — Кем велено?

— Горкомом, кем же еще!

— А им-то зачем?

— Как зачем? Есть такая форма работы, не слышал, что ли? Очень эффективная, если, конечно, с умом организовать.

— А если без ума? Вот, например, как ты собираешься?

— Не спеши, Гумер, не спеши, — миролюбиво заметил Ирек. — Будет организовано как надо. У тебя десять комсомольцев…

— Я не могу организовать из них бригаду, — прервал комсорга Гумер.

— Почему?

— Разряды у них низкие.

— Ну и что?

— А то, что будет это сплошная фикция. Липа то есть. Да и объединять их нерационально.

— Надо сначала объединить, а там видно будет… В конце концов с тебя не убудет, делу же наверняка поможет. Чего ты сопротивляешься, не пойму? Как работал, так и будешь работать.

— Ты с ребятами говорил?