Светят окна в ночи

— Постараюсь! — отвечает Амир с улыбкой. Нет, ни черта он не умеет читать женских взглядов! Ладно, посмотрим, как ты будешь меня задерживать…

Мы входим в комнату, как свадебная пара, к самому началу мелодии. Танго. Мой любимый танец — спокойный, медленный, раздумчивый, дающий возможность тихо разговаривать с партнером на разные темы. И смотреть в глаза друг другу…

Птенчик сидит у журнального столика и листает журнал «Здоровье». Ничего, это ей полезно: там интересная статья о лечении стрессов.

— Вы любите танго? — спрашивает Амир проникновенным голосом ведущего музыкальной викторины.

— Не задумывалась, — отвечаю я лаконично.

— Да? — удивляется он. И лицо у него сразу становится беззащитным, как у ребенка. «О чем же все-таки он разговаривал с птенчиком», — крутится у меня в голове!

Птенчик делает вид, что увлечена журналом — ни разу не повернула голову в нашу сторону. Крошка ты моя, куда естественнее было бы тебе смотреть на танцующих с доброй поощряющей улыбкой, чтоб никто не видел, как в душе твоей кошки скребут… Проигрывать тоже надо уметь!

— Какая очаровательная девушка, — говорю я без всякого выражения, показывая глазами на птенчика. — У нее очень интеллектуальное лицо.

— Да, конечно, — соглашается он. — Она серьезно интересуется музыкой.

— А вы? — вкрадчиво спрашиваю я.

— Увы! — улыбается он. — Мне было ужасно стыдно, но я не знал ни одной пластинки, которую она называла.

Значит, они говорили о музыке и пластинках! Ну что ж! Теперь я понимаю, почему он сидел ко мне затылком — ему надо было объяснить, что он инженер и в музыке ничего не смыслит. Видимо, она отнеслась к этому с пониманием…

— А как насчет пяти минут для настоящей жизни? — лукаво интересуюсь я.

— Вы мне подарили их сейчас, — он чуть напрягает руку, лежащую на моей талии.

Вот это ответ! Не ожидала, что говорить! Я опускаю ресницы, как бы смущенная столь откровенным комплиментом. Теперь надо уходить. Именно теперь, когда так хочется и танцевать, и разговаривать, и вообще делать маленькие глупости, столь простительные для хорошенькой женщины, узнавшей, что она нравится.

— К сожалению, мне пора, — говорю я, когда танго заканчивается. — Благодарю вас.

У него хватает ума не спрашивать, что и почему. Он идет со мной в прихожую, снимает с крючка вешалки плащ и неожиданно предлагает:

— Хотите, я вас провожу?

Я пожимаю плечами: а почему нет? Или — как сочтете нужным? Или даже: зачем об этом спрашивать? Вот сколько разных оттенков в простом движении на выбор для умного человека. Какое же он уловил? Надеюсь, последнее. Тогда я его совсем зауважаю.

— Можно у вас полюбопытствовать? — говорю я, когда мы идем по улице и наши тени от света раскачивающихся фонарей то убегают далеко вперед, то тащатся позади.

— Конечно, Сария!

— Когда вы предложили… — начинаю я медленно, как бы подбирая слова, — Ну, там, в прихожей, а я… Что вы подумали?

Он внимательно слушает, наклонив голову набок, потом смущенно смеется:

— О таких вещах не спрашивают! Вы знаете, когда я с вами разговариваю, у меня как-то получается невпопад. Даже странно!

— Вы преувеличиваете, — успокаиваю я его. — Просто мы еще мало знакомы. — То есть тут я ему даю такую зацепку, что любой другой на его месте уже не преминул бы объясниться. «Ну, ну, дорогой кандидат! — тороплю я его мысленно. — Спрашивай номер телефона, назначай свидание на завтра, предлагай гулять до утра!»

— Наверное, вы правы! — грустно признает он, и мы останавливаемся у подъезда моего дома. Мгновение еще медлю — может, сообразит наконец? Но он впал в мировую скорбь…

— Спасибо, что проводили. До свидания! — говорю я деловито, поворачиваюсь и быстро вхожу в подъезд. На втором этаже я встаю на цыпочки и осторожно смотрю через подоконник в мутное стекло: там он еще или нет? Или побежал перехватывать птенчика, которая, наверное, уже прочитала журнал «Здоровье»?

Там. Итак, я сделала все, что могла, Теперь от меня уже ничего не зависит. Надо ждать!

Утром Разиля потребовала у меня полного отчета о том, что да как. Я не стала распространяться: не люблю выворачивать душу наизнанку даже близким людям. К тому же настроение было паршивое, и не знаю — отчего. Все-таки есть что-то унизительное в этой игре, когда ты ловишь другого на ошибках: голова работает, как ЭВМ, а сердце молчит… Безумства вдруг захотелось, чтобы страсти — в клочья, чтобы — как в омут с головой! Чтоб кто-то взял тебя за руку, сказал — «пошли!», и ты идешь, не думая куда, зачем, что с тобой будет. Амир? Его самого надо вести, как телка на веревочке.

— Правда, хороший парень? — говорит Разиля, вздыхая в трубку.

— Угу! — откликаюсь я. — А как там птенчик?

— Какой птенчик? — недоумевает Разиля. — А-а, они вскоре ушли. Рашид хотел их проводить, но я не пустила.

— Блюдешь?

— А как же! — строжает Разиля. — За мужиками глаз да глаз… Твой-то хоть телефон знает?

— Не-а! — лениво откликаюсь я. — Захочет — найдет.

— Ну, ты даешь! — восторгается она, — А если не захочет? Или не найдет?

— Тогда я отобью у тебя Рашида, — говорю я сердито и заканчиваю разговор: — У меня молоко кипит, извини!