Светила

– На каких-нибудь три дня, – промолвил юноша, снова опрокидываясь навзничь. – Кажется, три дня назад все случилось. У меня в голове все дни смешались; никак в них не разберусь. В одиночестве часов не считаешь. Послушайте, вы вот на это не глянете, будьте так добры?

Он оттянул горловину рубашки, и Тауфаре увидел, что темная грязь на шейном платке – это на самом деле липкая и вязкая застарелая кровь. Прямо над ключицей зияла рана – и даже с расстояния в несколько футов Тауфаре видел, что дело обстоит хуже некуда. Рана уже загноилась, почернела в середке, от нее лучами расходились алые росчерки. На белизне груди темнели черные крапинки пороха; из чего маори заключил, что ранение, конечно же, пулевое. По-видимому, какое-то время назад в Эмери Стейнза выстрелили с очень близкого расстояния.

– Тебе нужно лекарство, – промолвил он.

– Точно, – подтвердил Стейнз. – Именно так. Вы не принесете? Я буду вам бесконечно признателен. Но я боюсь, имени вашего я не знаю.

– Меня зовут Те Рау Тауфаре.

– Да вы маори! – заморгал Стейнз, словно впервые разглядев собеседника. Взгляд его скользнул куда-то в сторону, затем снова сфокусировался. – Так это территория маори?

Тауфаре указал на восток.

– Земля маори там, – промолвил он.

– Там? – Стейнз посмотрел в указанном направлении. – Тогда почему вы тут, если ваш участок там?

– Это дом моего друга, – пояснил Тауфаре. – Кросби Уэллса.

– Кросби, Кросби, – повторил Стейнз, закрывая глаза. – Его облапошили, верно? Господи, ну и пьет же он. Бездонная бочка как есть. А куда он подевался-то? Золотишко ищет?

– Он мертв, – сообщил Тауфаре.

– Мне бесконечно жаль это слышать, – пробормотал Стейнз. – Какой страшный удар. А вы ведь его друг… его близкий друг! И Анна… Примите мои соболезнования, прошу вас… Но я уже позабыл ваше имя.

– Те Рау, – напомнил Тауфаре.

– Да, точно, – подтвердил Стейнз. – Точно. – Он обессиленно помолчал мгновение, а затем выговорил: – Вы ведь меня туда отведете, правда, дружище? Вам ведь ничего не стоит, правда?

– Куда?

– На территорию маори, – объяснил Стейнз, снова закрывая глаза. – Понимаете, я закопал на территории маори кучу золота, и, если вы мне поможете, я и вам не пожалею щепотки. Отсыплю вам сколько скажете. Сколько душе угодно. Место я помню в точности: там еще дерево растет. А под деревом золото закопано. – Он вновь открыл глаза и устремил на Тауфаре умоляющий, затуманенный взгляд.

Тауфаре попытался подступиться еще раз:

– Так где же вы были, мистер Стейнз?

– Искал свой золотой клад, – выдохнул юноша. – Я знаю, он на территории маори… но территория маори никак не обозначена, верно? Никаких заборов вдоль границы. Если верить поговорке, на Западном побережье невозможно заблудиться: с одной стороны горы, с другой – океан… но я, кажется, малость запутался, Те Рау. Вас ведь зовут Те Рау, правильно? Да. Да, я заблудился.

Тауфаре шагнул вперед и опустился на колени. Вблизи рана юноши выглядела еще хуже. В центре черного пятна образовалась плотная корка, сквозь которую проглядывала желтизна. Маори протянул руку и коснулся щеки Стейнза, проверяя температуру.

– Да ты весь в жару, – промолвил он. – Рана очень плоха.

– Вот уж не думал не гадал, – проговорил Стейнз, глядя на собеседника широко раскрытыми глазами. – Я ж только с корабля был, совсем зеленый. А ничто так не бросается в глаза, как зелень. Вообще не гадал не думал. Господи, до чего ж я рад вас видеть, прямо услада для усталых глаз! Мне страшно неловко за всю эту путаницу. И страшно жаль этого вашего приятеля Кросби, жаль, вот честно. А что у вас с собой за лекарство, вы сказали?

– Я принесу, – пообещал Тауфаре. – Ты здесь жди.

Особых надежд маори не питал. Мальчишка бредит, до Хокитики на своих двоих он не дойдет, слишком слаб; его нужно переправить туда на телеге либо на носилках, а Тауфаре достаточно насмотрелся на хокитикскую больницу, чтобы понимать: люди приходят туда умирать, а не выздоравливать. Стены там были сколочены из самых обычных обшивочных досок, натянутая парусина заменяла потолок, пронизывающий тасманский ветер задувал в щели, и с каждым его порывом поднималась новая какофония кашля и хрипов. Там разило грязью и хворью: еще бы – ни свежей воды, ни чистого белья и только одна палата! Больным приходилось спать бок о бок, а порою даже в одной постели.

– Поделим пополам, – бормотал юноша. – По мне, очень даже справедливо. Половина вам, половина мне. Как вам такой расклад? Будем напарниками.

Тауфаре прикидывал в уме расстояние. Он может по-быстрому сбегать в Хокитику, предупредить доктора, нанять телегу или бричку какую-нибудь и вернуться самое раннее через три часа… но не поздно ли будет? Продержится ли парень? Сестра Тауфаре умерла от лихорадки и в последние свои дни очень походила на Стейнза сейчас: глаза яркие, оживлена – и вместе с тем слаба и безостановочно болтает невнятицу. Если он уйдет, малый, чего доброго, умрет. Но что он может сделать, даже если останется? Внезапно решившись, Тауфаре наклонил голову и произнес karakia[69] о выздоровлении недужного.