Светила

– Сдается мне, б'oльшую часть этого времени я провел в опиумной курильне в каньерском Чайнатауне, – отвечал Стейнз. – Но наверняка сказать не могу.

Брохэм помолчал.

– В опиумной курильне, – повторил он.

– Да, сэр, – подтвердил Стейнз. – Ее хозяина звали Су. А-Су.

К теме А-Су Брохэму возвращаться не хотелось.

– Двадцатого марта вас обнаружили в хижине, которая прежде принадлежала Кросби Уэллсу. Что вы там делали?

– Наверное, свой золотой клад искал, – предположил Стейнз. – Только у меня в голове все смешалось… мне нездоровилось… и я не мог вспомнить, где его зарыл.

– Когда у вас впервые возникла опиумная зависимость, мистер Стейнз?

– Впервые я попробовал наркотик ночью четырнадцатого января.

– Иначе говоря, той самой ночью, когда умер Кросби Уэллс.

– Так мне сказали.

– Любопытное совпадение, вы не находите?

– Смерть мистера Уэллса наступила от естественных причин, – тут же выступил с возражением Мади. – Не понимаю, почему совпадение с событием естественного характера воспринимается как важное.

– На самом деле, – напомнил Брохэм, – вскрытие показало наличие в желудке мистера Уэллса небольшого количества лауданума.

– Небольшого количества, – повторил Мади.

– Продолжайте допрос, мистер Брохэм, – велел судья. – Мистер Мади, сядьте.

– Благодарю вас, сэр, – обратился Брохэм к судье. И снова повернулся к Стейнзу. – Мистер Стейнз, как вы думаете, зачем мистер Уэллс выпил некое количество лауданума – не важно какое! – вместе с большим количеством виски?

– Возможно, чтобы заглушить боль.

– Боль какого рода?

– Это лишь предположение, – промолвил Стейнз. – Боюсь, я могу только гадать. Я не настолько хорошо знал привычки покойного, и в тот вечер меня с ним не было. Я просто хочу сказать, что лауданум часто принимают как болеутоляющее или как снотворное.

– Но только не в придачу к целой бутылке виски.

– Сам бы я, безусловно, не стал прибегать к подобному сочетанию. Но за мистера Уэллса я не отвечаю.

– Вы принимаете лауданум, мистер Стейнз?

– Только по предписанию врача, отнюдь не в силу привычки.

– И на настоящий момент такое предписание есть?

– На настоящий момент – да, – подтвердил Стейнз. – Но лауданум мне назначили совсем недавно.

– Как недавно, будьте так добры?

– Впервые мне прописали лауданум двадцатого марта, – сообщил Стейнз, – в качестве болеутоляющего и как средство для постепенного избавления от опиумной зависимости.

– Доводилось ли вам до двадцатого марта когда-либо покупать или приобретать иным способом склянку лауданума в аптеке Притчарда на Коллингвуд-стрит?

– Нет.

– В хижине Кросби Уэллса несколько дней спустя после его смерти был обнаружен пузырек с лауданумом, – сообщил Брохэм. – Вам известно, как он туда попал?

– Нет.

– Вы не знаете, страдал ли мистер Уэллс зависимостью от опиатов?

– Он был пьяница. Это все, что я знаю, – отвечал Стейнз.

Брохэм изучающе воззрился на него:

– Будьте так добры, расскажите суду, как вы провели ночь четырнадцатого января, по порядку и своими словами.

– Я встретился с Анной Уэдерелл в «Песке и самородке» около семи, – рассказал Стейнз. – Мы вместе выпили и после того вернулись ко мне домой на Ревелл-стрит. Я уснул, а когда проснулся – около половины одиннадцатого, наверное, – она исчезла. Я взять не мог в толк, почему она убежала так внезапно, и отправился ее искать. Пришел в «Гридирон». За стойкой никого не было, на лестничной площадке – тоже, дверь ее номера наверху оказалась незапертой. Вошел, вижу – она на полу лежит, а вокруг нее расставлены трубка, лампа и смола. Ну вот, добудиться ее я не смог, а пока ждал, чтобы она очнулась, я опустился на колени рассмотреть приспособления. Прежде я к опиуму не притрагивался, но всегда мечтал попробовать. Есть в нем некая мистика, понимаете, и дым такой густой, такой красивый. Ее трубка еще не остыла, лампа все еще горела, и все казалось… ну, самой судьбой подготовлено специально для меня. Я подумал, дай-ка отведаю. Анна казалась такой невыразимо счастливой, даже улыбалась во сне.

– Что было дальше? – спросил Брохэм, едва Стейнз умолк.

– Я вырубился, ясное дело, – сообщил Стейнз. – Это было божественно.

Брохэм раздраженно поморщился:

– А после того?

– Ну, я знатно приложился к ее трубке, а потом прилег на ее кровать и поспал немножко, а может, я не спал, а грезил – это был не совсем сон. Когда же я снова пришел в себя, лампа остыла, чашечка трубки опустела, а Анна куда-то делась. Стыдно сказать, но о ней я даже не вспомнил. Мне хотелось лишь одного – еще раз вкусить зелья. Я просто изнывал от жажды, понимаете; с первого же глотка я подпал под власть этих чар. Я понимал, что мне не знать покоя до тех пор, пока я не отведаю наркотик еще раз.

– И это с первой же попытки, – скептически обронил Брохэм.

– Да, – подтвердил Стейнз.

– Что же вы сделали?

– Сей же миг кинулся в Чайнатаунскую курильню. Стояло раннее утро – только-только рассвело. По дороге я не встретил ни души.

– Как долго вы оставались в каньерском Чайнатауне?