Светись своим светом

То и дело Бережков отходит от текста доклада и продолжает говорить «от себя». Это позволяет легче найти контакт с теми, кто его слушает, заручиться их вниманием. Но вот повел речь о работе парткома и цеховых парторганизаций. Партия осудила проявления субъективизма и волюнтаризма. Это значит, что созданы все условия для развития инициативы, для взлета творческой мысли. Надо отходить от пристрастности, субъективизма… В мотальном на вепроне есть коммунисты, не имеющие партийных поручений. В химическом неважно обстоит дело с политучебой, на занятиях выступают одни и те же люди. А что же остальные? Терешкин из отделочного, тот просто заявил: «Газеты читаю, слава богу грамотный»… У нас выросли замечательные люди — есть с кого брать пример. Ветеран комбината Степан Петрович Шеляденко и бригадир Клавдия Коничева занесены в городскую Книгу почета.

Слово взяла Нюся Вишня:

— Вы, товарищ Бережков, напоминали тут нам: надо отходить от пристрастности, от субъективизма. Так? А о грубости вы не сказали. Есть она у нас? Из разных рядов подхватили:

— Есть…

— Существует…

— Обидно, что существует. Грубость и человек, строящий коммунизм. Вяжется это? И как женщина, и как человек не хочу слушать ругани. Не хочу! — Вишня дернула кулаком сверху вниз. В зале смех. В президиуме прячут улыбки. — Не в том беда, что человек, осердясь, рявкнет, как Шеляденко. Иная дипломатия и обходительность — хуже грубости. К примеру, в часы приема директор выслушать выслушает, а в ответ — ни отказа, ни согласия. Лучше откажи, но не виляй. Руководитель должен быть объективным и прямым человеком.

Молодого инженера Сереброва редко услышишь на собраниях. Но сегодня выступил:

— Тут правильно говорили. Действительно, как это понять? Зайдет человек к директору, тот встанет навстречу, пожмет руку, скажет «садитесь», «хорошо работаете», а после ни за что ни про что подмахнет: «Уволить за непригодностью».

Все поняли, на что намекал.

Николай призадумался над тем, кому благоволит Папуша. Шеляденко он невзлюбил за честность, за резкость, но неведомо почему многое прощал начальнику отделочного цеха Терешкину. Терешкин способен подтасовать цифры «под план», самоуправствует: едва успевает менять вымпелы на рабочих местах — то одна работница у него передовик, то другая, то ни с того ни с сего лучшая становится худшей. И все же в прошлый раз директор предложил избрать Терешкина в партком. Простодушный Серебров выступил против. Кандидатура не прошла. Папуша в долгу не остался: перевел Сереброва в красильный. Тот отказался: «Не мой это профиль…» — «Тогда пиши заявление, увольняйся». — «По собственному желанию?» — «Валяй по собственному». Распрощались, а потом он же наложил резолюцию: «За непригодностью».

Папуша выступил шестым. Как всегда, выжидал, не придется ли давать отповедь, если кто скажет в его адрес что-нибудь не так. Говорил общо, но директивным тоном. И что часто случается с руководящими, вышел за пределы отведенных для прений десяти минут. Прошло пятнадцать, двадцать минут…

— Регламент, — послышалось в зале.

— Регламент соблюдать надо, товарищ директор! — совсем уже нетерпеливо крикнула Вишня.

Пэ в кубе развел руками — как, мол, угодно, и начал спускаться по ступенькам со сцены.

— У меня вопрос, — остановил его чей-то голос. — Скажите, товарищ директор, когда в конце концов наладят вентиляцию в отбелочном?

Стоит задать вопрос одному, а там уж второй, третий… О нарушениях администрацией некоторых пунктов колдоговора. О неправильном распределении квартир, об очистных сооружениях — ведь СЭС[6] штрафует: Таборная слободка — не только комбинат, здесь и жилые дома.

— Товарищи, — рука председателя собрания закачалась как маятник, — отчитывается сегодня не директор, а партийный комитет. Давайте по существу…

— Но директор член парткома! — вмешался инструктор райкома, сидевший в первом ряду.

— К слову сказать, за что вы, Павел Павлович, — не унимается Вишня, — лишили фильерщиц прогрессивки? Почему целый месяц не отвечаете на их жалобу?

— Значит, не успел. Разбираемся. Жалоб много…

— Много жалоб? — перебил его Шеляденко. И помедлил, дав уняться поднявшемуся шуму. — Цэ свидетельствует про тэ, що у нас на комбинати нэ благополучно. Москва и та через десять днив отвечает.

По мнению Папуши, на все вопросы он дал веские ответы. Соглашаться с ними или не соглашаться — дело персонально каждого. Но в интонациях выступавших прозвучало что-то обидное, колкое. Или почудилось? Успокоился лишь после того, как в числе других в состав партийного комитета назвали и его кандидатуру.

Никто против включения директора в список и слова не сказал. А подсчитали голоса — оказалось, что он, директор комбината, забаллотирован: большинство вычеркнуло его фамилию в бюллетенях.

Папуша весь поджался, на глазах становился вроде бы меньше и меньше.

— Ничего, Колосов, не попишешь: бывают курьезы, — бодрился он, возвращаясь в заводоуправление.

— Не курьезы — воля масс, — коротко ответил Николай.

Сгустившиеся тучи тревожили Пэ в кубе: результаты выборов завтра же станут достоянием горкома партии.