Светлая даль юности

Пройдя около сотни шагов до очередной излучины, мы свернули к реке и стали внимательно осматривать все одинокие прибрежные кусты. Стрежневая струя шла здесь близ берега, качая ветки краснотала, забивая под них все, что несла с верховья. И вот Воркуша, шедший впереди, тихонько подал голос:

— Здесь…

Я смело полез было за отцом, но он остановил меня:

— Посиди в сторонке.

Отец долго молчал, вероятно, рассматривая утопленницу, а затем воскликнул горестно:

— А ведь еще девчонка! Лет семнадцати!

Потом отец и Воркуша долго возились за кустами, всплескивая водой. Вышли они из-за кустов ниже по течению, у небольшой отмели. Отряхивая мокрые руки, отец спросил сумрачно:

— Не унесет?

— Не должно, — успокоил его Воркуша.

— Когда же она утонула?

— Не позднее как третьево дни…

— Выходит, на троицын день?

— Видать, так…

— Вот тебе и происшествие…

За три дня утопленницу могло принести водой издалека, но могло принести и из самого ближнего села: то и дело забивало струей под кусты и там придерживало…

— Седлай коня и скачи за фельдшером и понятыми, — распорядился отец, обращаясь к Воркуше. — Надо произвести осмотр…

Проводив Воркушу, отец долго молчал, искоса поглядывая в сторону отмели, где находилась скрытая от моего взгляда будыльями старого бурьяна утопленница.

— Страшная? — спросил я отца тихонько.

— Распухла.

— Купалась, поди-ка?

— Нет, она одетая, — ответил отец, наконец-то оборачиваясь ко мне. — Юбка на ней с оборками и нарядная кофта. Праздничная. И ботинки совсем новые… А вот с чего бросилась? Не спьяну же! Только от какой-то беды. Хотя, может, и не сама бросилась…

— Неужели утопили?

— Все может быть.

В полдень появился на легком ходке усатый фельдшер; он оказался человеком энергичным, суровым, с военной выправкой.

— Ну-с, где? — произнес он, соскочив с ходка.

Он не хотел терять ни минуты.

Вместе с фельдшером прибыли председатель сельского Совета и двое понятых. Они осмотрели утопленницу и твердо заявили:

— Это не наша!

— Мы всех своих знаем!

— Сверху принесло!

Фельдшер и отец, окруженные мужиками, склонились над утопленницей. Они обнаружили на голове девушки большой кровоподтек. Отчего он мог быть — трудно сказать: и от случайного ушиба, если девушка бросилась в реку по своей воле, и от удара чем-нибудь твердым, вроде речной гальки. На груди девушки, под кофтой, оказался новенький, отороченный кружевами синий шелковый кисет, какие в те далекие времена девушки дарили своим любимым. Отец тщательно прополоскал его в реке, отжал и велел мне повесить для просушки на солнце.

— Видать, совестливая была, — сказал отец, страдая от жалости к девушке. — Не захотела вышивать надпись: кому и от кого, как положено. Знала, что бывают озорные парни — любят хвастаться перед дружками кисетами. А вот нам бы пригодилась надпись…

— Не успела подарить, что ли? — спросил я отца.

— Не успела. Может, тот и утопил, кому подарочек готовила…

Мне показалось совершенно невероятным предположение отца, и я выкрикнул:

— Да не может быть!

— Но с чужим-то парнем она не пошла бы к реке. Со своим пошла. А вот подарить не успела.

Фельдшер зачем-то окликнул отца, а затем долго говорил с ним вполголоса, склоняясь над утопленницей. Я не выдержал и поднялся с места, но отец, оказывается, следил за мной строго:

— Сюда не подходи!

Вскоре он сам подошел ко мне и, опустив сумрачный взгляд, сообщил смущенно и горестно:

— Она не одна. С ребеночком…

Я онемел от ужаса.

— Теперь, пожалуй, все ясно, — продолжал отец. — Так и есть, он ее утопил, ее парень… Но он не посмел бы топить местную: потеряйся чья-нибудь дочь, нам сразу же заявят. А эта девчонка, скорее всего, была чужой, со стороны. Может, у кого-то в работницах жила, горе мыкала. О такой и промолчат…

— Но как он мог топить? Пускай и чужую? — заговорил я, едва опомнясь. — Как мог? Как мог?

— А во хмелю, — ответил отец. — Когда море по колено. Решил, что может легко избавиться от обманутой девушки. Знаешь ли, есть такие недоумки-дуроломы!

— Найдем его?

Отец обнадеживающе кивнул в ответ и, вспомнив о ботинках, какие держал в руках, сказал:

— Едва сняли. Будем искать сапожника, какой их шил, а от него и узнаем — для кого…

Мне показались вполне разумными первые же догадки отца относительно обстоятельств гибели девушки, и я порадовался такому умению быстро вдумываться в таинственные истории. Не зря его, стало быть, назначили в милицию…

Фельдшер долго писал протокол осмотра утопленницы. Позднее, познакомясь с ним, я увидел, что он описал все ее мельчайшие приметы, вплоть до небольшой родинки на шее.

Отец оставил Воркушу на месте, приказав ему проследить за захоронением утопленницы и одновременно (хотя мужики и не признали ее своей односельчанкой) порасспросить в селе о всех работницах, живущих у богачей, о всех, кто появлялся в нем на праздник со стороны. А мы с отцом, заседлав коней, рысью отправились в другое село, стоявшее выше по Алею.

Председателя сельского Совета Плетнева нашли дома. Выслушав отца, он заявил решительно:

— У нас беды не было!