Светлая печаль Авы Лавендер

Первый из многочисленных осенних дождей пах дымом, как залитый водой костер, будто сама земля в жаркие летние месяцы была объята пламенем. Он пах, как сжигаемые кучи прелых листьев, как выхлоп вновь воскресшей печки, как жареные каштаны, как мужские руки после долгих часов в деревообрабатывающем цеху.

Вивиан не очень любила осенний дождь.

Зимой дождь пах льдом, когда холодный воздух обжигает кончики ушей, щеки и ресницы. От зимнего дождя заворачиваешься в шерстяные и стеганые одеяла, наматываешь вязаные шарфы, закрывая нос и рот, и прерывистое дыхание разъедает трещинки на губах.

По весне с первыми теплыми дождями даже благовоспитанные женщины, стянув чулки, прыгали с детишками по грязным лужам. Вивиан не сомневалась: это из-за запаха дождя, который пах землей, луковицами тюльпанов и корнями георгинов. Он пах тиной в русле реки, и если открыть рот пошире, то можно было ощутить вкус микроэлементов. Прижав после грозы ладонь к земле, Вивиан чувствовала тепло дождя.

Но в 1959 году, когда Генри и мне исполнилось по пятнадцать, весенние дожди не пролились. В марте с неба не упало ни капли. Воздух в тот месяц пах сухо и уныло. Вивиан, просыпаясь по утрам, не знала, где находится и что ей нужно делать. Повесить сушить белье? Принести из сарая и сложить на заднем крыльце дрова? Сама природа, кажется, запуталась. Дождя не было, и луковицы нарциссов в земле на клумбах засохли и превратились в труху. На деревьях не распускались листья, и белкам без желудей, которыми они питались, было не построить гнезд, поэтому они в замешательстве бегали кругами среди голых веток. Единственный человек, который в отсутствие дождя, похоже, сохранял спокойствие, это бабушка. Эмильен не родилась под тихоокеанским северо-западным небом и никаким нарциссом не была. Скорее, походила на петунию. Она нуждалась в воде, но спокойно обходилась без луж и мокрых ног. Никакого желания задумчиво смотреть на серое небо у нее не было. А дождь она считала обычным неудобством.

Когда дождь прошел в последний раз – как оказалось, в ничем не примечательный февральский день, – Эмильен, как обычно, встала ровно в четыре утра. Она выглянула в окно и, увидев темное сырое небо, вздохнула. Потом достала из шкафа боты и повязала на голову косынку, чтобы не промокнуть, думая о том, что платок делает ее похожей на старуху. Из-за дождя Эмильен добиралась до пекарни дольше обычного. Когда она вошла, Вильгельмина уже ждала ее. Пенелопа тоже.

После войны Эмильен пришлось соперничать с растущим числом расфасованных лакомств – пудингами быстрого приготовления «Джелло»[36], «Минит-Тапиока»[37], «Реддиуип»[38], – не говоря уже о возвращении в обиход нарезного хлеба. Ей ничего не оставалось, кроме как откопать рецепты француженки Маман и вместо банок с вареньем и шматов соленого мяса, которыми она торговала во время депрессии, предлагать mousse au chocolat[39], feuilletage[40] и poire belle-Hélène[41]. В 1951 году она приобрела старый грузовичок «Дивко», на котором раньше развозили молоко, и велела Гейбу прописными буквами написать краской на бортике «Пекарня Эмильен». Она все так же готовила в старинной кирпичной печи, настаивая на том, что именно кирпичи придают хлебу неповторимый вкус. Слова Вильгельмины о том, что современная печь из металла будет работать ничуть не хуже, она пропускала мимо ушей. Пекарня процветала.

Когда в булочную пришла Пенелопа Купер, она была молодой матерью и ничего не умела, но пекарне требовались руки, а ей – работа. После стольких лет службы на пáру старшие женщины довольно долго привыкали к тому, что теперь их трое. Со временем они приноровились строго следовать утреннему расписанию: знали, что делать, без лишних слов и жестов. Решение нанять Пенелопу Купер пошло бизнесу только на пользу. Ни один мужчина в шаговой доступности от пекарни не отказывал себе в ежедневной порции заразительного смеха этой блондинки. Покупая коробку шоколадных эклеров для жен, они предавались фантазиям, в которых слизывали крем из ложбинки между великолепными грудями Пенелопы, а остатками кормили ее с рук.

В тот последний дождливый февральский день 1959 года, стряхнув воду с сапог, Эмильен прошла вглубь пекарни – ей нужно было раскатать тесто для булочек с сыром, замесить бриоши и сформировать буханки хлеба на закваске и багеты. Пенелопа замешивала тесто для сконов и цельнозернового хлеба. К семи утра все специальные предложения были записаны на доске над прилавком, а оконные стекла до блеска протерты; в формах поднимались первые буханки. Эмильен лезвием бритвы надрезала каждую из них, прислушиваясь к отчетливому «ох» при каждом надрезе, как будто хлеб затаил дыхание. Задвинув буханки в печь, Эмильен побрызгала водой на горячие кирпичи, чтобы создать пар, нужный для образования на каждой буханке безупречной корочки.