Светлана Аллилуева. Пять жизней

Жили они, дети бывших Первых секретарей коммунистической партии СССР, по американским понятиям неподалёку: Светлана — в Висконсине, Сергей — в Провиденсе, столице штата Род-Айленд, в какой-то тысяче миль друг от друга. И разница в возрасте у них небольшая, девять лет. Могли бы встретиться и за чашечкой чая в неторопливой беседе вспомнить, как их отцы так же по-дружески сидели за одним столом. Вдруг на старости лет дети бывших вершителей судеб миллионов людей припомнили бы ещё что-нибудь, значимое для историков…

Старший сын Сергея Никитича, в честь деда названный Никитой, умер в Москве от инсульта в феврале 2007 года на 48-м году жизни. С 1991 года и до своей смерти в 2007 году он работал в газете «Московские новости» и за рубеж вслед за отцом не стремился. Детей у него не было. Младший сын, Сергей Сергеевич, живёт в Москве. И хотя Сергей Никитич женат и полон сил и энергии, без детей и внуков он одинок. Как и Светлана.

А может быть, несмотря на разные жизненные дороги, встретившись, они ничего бы не вспоминали, дабы не теребить раны, и Светлана просто почитала бы ему стихи своего любимого поэта Бориса Пастернака. О нём в издательстве Сорех Establishment, опубликовавшем «Двадцать писем», в 1967 году она напечатала тоненькую книгу: То Boris Leonidovich Pasternak. В 1967 году она была опубликована также в июньском номере журнала Atlantic Monthly. На русском языке она не печаталась.

Сергей Никитич молча слушал бы её голос (он это умеет) и думал бы, что на исходе августа всегда что-то происходит.

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою

Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу

Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,

Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне

А я, подле них незаметно пристроившись в уголочке, вспоминал бы «свой» конец августа, глаза Ляленьки, выкатывающиеся на меня и застывшие на полуслове: «Pa-фи…», гул землетрясения в Румынии, дошедший в ту же ночь до обнинской больницы, и на другой день — трагическую гибель неподалёку от Новороссийска «Адмирала Нахимова». Я думал бы о маленькой рыжей Лорочке, названной в память о вечномолодой бабушке, — а Светлана, не замечая присутствия в комнате случайного слушателя, с влажными глазами затаившегося в углу, вдохновенно продолжала бы читать «Август» Бориса Пастернака:

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой, провидческий,
Звучал, не тронутый распадом:

«Прощай, лазурь преображенская

И золото второго Спаса,
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины,

Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сраженья.

Прощай, размах крыла расправленный,

Полёта вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».

Светлана Аллилуева — «бросающая вызов женщина»? Нет, конечно. Она никому не хотела бросать вывоз. Ни отцу, ни созданной им системе… А получилось, что бросила. Одной из первых. Хотя и родилась дочерью красного генералиссимуса, которой, — писала она в книге «Только один год», — «досталась в детстве самая большая нежность, на какую он вообще был способен» и «горячие, пахнущие табаком поцелуи». Она помнила их всю жизнь.

ПОСЛЕСЛОВИЕ