Светлана Аллилуева. Пять жизней

1938 году сигнальный экземпляр «Краткого курса истории ВКП(б)» со своей надписью и велел прочесть. Когда он узнал, что она не осилила его труд, то ужасно рассердился, не понимая, что двенадцатилетней девочке эта книга непонятна и неинтересна.

Она наблюдала ссоры между родственниками, слышала странные споры между дедушкой и бабушкой — и продолжала жить в мире иллюзий, в Зазеркалье. А чего ещё можно ожидать от маленькой девочки? Отец её любил и засыпал нежными письмами. Читая их, не поверишь, что тот же человек в то же самое время руководил Большим террором, изучал протоколы допросов и подписывал расстрельные списки. Он умудрялся одновременно жить в двух странах. В той сказочной, которую создал для дочери, и в той, которую построил вне стен Зазеркалья для 170 миллионов советских граждан (по Всесоюзной переписи, проведённой в январе 1939 года). Обе эти страны по странности назывались одинаково — СССР.

Не понимая, что дочь взрослеет и уже не тот ребенок, к которому он привык, он хотел продолжить игру в приказы. Эта игра Светлане слегка опостылела. Она сама напомнила ему, что уже повзрослела, написав 26 февраля 1937 года распоряжение: «Приказываю тебе позволить мне писать приказ один раз в шестидневку». Это не было бунтом на корабле: Светлана вырастала из детских игр и развлечений. Но когда она считала это необходимым, то продолжала игру.

15 декабря 1938 года: «Папа!! Ввиду того, что сейчас уже мороз, приказываю носить шубу. Сетанка-хозяйка».

А он по-прежнему писал ей ласковые письма, короткие как всегда, потому что жил на другой планете, где не прекращалась война, требующая его деятельного участия, на этот раз Гражданская в Испании.

7 июля 1938 г.

Здравствуй, моя воробушка!

Письмо получил, за рыбу спасибо. Только прошу тебя, хозяюшка, больше не посылать мне рыбы. Если тебе так нравится в Крыму, можешь остаться в Мухолатке всё лето. Целую тебя крепко. Твой папочка.

22 июля 1939 г.

Моей хозяйке-Сетанке — привет!

Все твои письма получил. Спасибо за письма! Не отвечал на письма потому, что был очень занят. Как проводишь время, как твой английский, хорошо ли себя чувствуешь? Я здоров и весел, как всегда. Скучновато без тебя, но что поделаешь, — терплю. Целую мою хозяюшку.

8 августа 1939 г.

Здравствуй, моя хозяюшка!

Оба твои письма получил. Хорошо, что не забываешь папочку. Сразу ответить не мог: занят.

Ты, оказывается, побывала на Рице и при этом не одна, а с кавалером. Что же, это не дурно. Рица — место хорошее, особенно, ежели с кавалером, моя воробушка.

Когда думаешь вернуться в Москву? Не пора ли? Думаю, что пора. Приезжай в Москву к числу 25 августа, или даже к 20-му. Как ты об этом думаешь — напиши-ка. Я не собираюсь в этом году на юг. Занят, не смогу отлучиться. Моё здоровье? Я здоров, весел. Скучаю чуточку без тебя, но ты ведь скоро приедешь.

Целую тебя, моя воробушка, крепко-накрепко.

Оба нежных письма (с информацией: «здоров, весел») написаны дочери на пороге Второй мировой войны, в период бурного сближения между СССР и гитлеровской Германией, в преддверии весёленького распития шампанского с Иоахимом фон Риббентропом. Действительно, всё идёт хорошо. Вот-вот Германия нападёт на Польшу. Прилетай, воробушка, в Кремль.

* * *

Десять лет до нашего отъезда в Америку Ляленькины вещи в платяном шкафу оставались нетронутыми. Неприкосновенными оставались ящики в комоде с нательным бельём и в трюмо, где хранилась её косметика, засохшая, никуда не годная, но я из-за своего сумасшествия не позволил родной сестре жены ею воспользоваться. Я сохранял квартиру такой, какой она её оставила, уехав в последний раз в обнинскую больницу, и Асенька ещё десять лет прожила в обстановке, созданной её матерью…

…У Светланы всё было иначе. Домашний мир девочки рухнул с появлением в кремлёвской квартире Александры Николаевны Накашидзе, и это болезненно отразилось на её психике. Светлана впервые почувствовала себя беззащитной, обязанной повиноваться чужим правилам, установленных кем-то, назначенным её отцом. Она осознала, что отец, как бы её ни любил, всё-таки далеко-далеко…

Александра Накашидзе не была мачехой в прямом понимании этого слова и была ею, осуществляя «общее руководство» воспитанием Светланы и Васи. Она добросовестно выполняла возложенные на неё обязанности, сводившиеся к тотальному контролю.