По Светиному лицу Юля догадалась, что что-то стряслось. Едва закончился разговор, она бросилась к ней с расспросами, но девочка не решилась сказать ей правду и повторила слова отца, которым Юля вряд ли поверила (женскую интуицию обмануть сложно): «Он ничего сам не знает».
Винить Свету нельзя. Даже взрослому человеку не хочется сообщать страшную правду, а тут ещё она получила прямое указание отца, которого боготворила.
Яша попал в плен 16 июля. Сталин узнал об этом через четыре дня, 20 июля, из сообщений немецкого радио. Пропагандистская листовка, сброшенная гитлеровцами с самолёта и утверждавшая, что сын Сталина сдался в плен добровольно, стала для него ударом.
Он, никому не доверявший, поверил геббельсовской пропаганде. А вдруг, задумался он, сын решил ему отомстить за строгое воспитание, лупцевание ремнем и за самострел из-за брака с 16-летней Зоей Гуниной (традиционно Джугашвили любят шестнадцатилетних, вспомним матушку Сталина Екатерину Геладзе и жену Надежду Аллилуеву). Ему в голову закралась дикая мысль: а не причастна ли к этому Юля, не она ли надоумила его сдаться в плен? Доказана вина или не доказана — для него не имело значения. Если возникло подозрение, подозреваемый должен быть арестован — эту логику, которой он руководствовался, употребляя её в том числе к жёнам друзей (сидели уже на нарах супруги Калинина, Поскрёбышева и Будённого), он применил к жене старшего сына. Но чтобы Юля ничего не заподозрила и не скрылась, он попросил дочь
Вскоре после этого разговора (Свете надо было идти в девятый класс), семья Сталина вернулась в Москву. Он не пожалел свою первую внучку Галю (дома её называли Гулей), которой было три с половиной года, и лишил её матери: Юлию Мельцер арестовали.
Пятнадцатилетней дочери Сталин объяснил: «Яшина дочка пусть останется пока у тебя… А жена его, по-видимому, нечестный человек, надо будет в этом разобраться…» Света, хоть и не поверила в Юлину вину, не стала выражать отцу своё несогласие: мудрый папа, когда всё прояснится, обязательно её освободит. Идёт кровопролитная война, и Верховного Главнокомандующего не следует огорчать мелочами.
Она переживала пленение старшего брата, которого очень любила. С Васей, он был дерзок и груб (из-за этого Яша конфликтовал с ним и кидался врукопашную, когда брат начинал материться в присутствии младшей сестры), у неё не было дружеских отношений. Но осенью 1941-го (во всяком случае внешне) это был другой Вася, лётчик-инспектор при главном штабе ВВС. Другой вопрос, как и кого мог инспектировать 20-летний капитан, лишь перед войной с множеством нареканий окончивший авиационное училище и не имевший ни боевого опыта, ни достаточного налёта часов. Отец, с одной стороны, был к нему строг, с другой — осыпал наградами и высокими должностями, втайне надеясь, что когда-нибудь сын образумится. Василий этим пользовался. Безнаказанность очень рано атрофировала у него сдерживающие центры, и он мог при всех дать пощёчину старшему по званию… Другого за эту выходку отдали бы под трибунал, но только не сына Сталина.
Света переживала, что Гуля осиротела (она ведь сама росла без мамы), и, понимая её состояние, Сталин распорядился, чтобы Вася показал ей листовку с Яшиными фотографиями, одну из тех, которые осенью 1941-го фашисты сбрасывали над Москвой, призывая бойцов Красной Армии к сдаче в плен.
Света сразу узнала Яшу. Он был в гимнастёрке, но без ремня и петлиц. Решение отца показать ей листовку было тонким психологическим ходом. Когда она убедилась, что Яша находится в фашистском плену, Вася, недолюбливавший его жену, ещё раз объяснил ей причину её ареста.
К сентябрю строительство бомбоубежища в Кремле было завершено. Семья Сталина вернулась в Москву. Несколько раз во время авианалётов Светлана спускалась в бомбоубежище вместе с отцом. Вначале ей было страшно, привыкание наступило позднее.
Гитлеровцы 8 сентября заняли Шлиссельбург, замкнув кольцо вокруг Ленинграда — психологически это был удар для всех, надеявшихся на скорый переход в наступление, на сибирские дивизии, которые вот-вот подойдут на помощь…
Потеряв одного сына, Сталин беспокоился о судьбе второго. Тот вёл себя безрассудно. Управление особых отделов Наркомата внутренних дел СССР 9 сентября 1941 года получило совершенно секретное агентурное донесение, после которого Сталин понял: увлекающегося алкоголем сына, пока не поздно, надо попридержать.