Светлана Аллилуева. Пять жизней

К чему такое долгое предисловие? Мария Розанова, беседуя на Радио Свобода с Иваном Толстым, где расправлялась с Аллилуевой, единожды (или пару раз) уступившей ухаживанию её мужа, употребила выражение, которое по отношению к Светлане произнёс её батюшка. Он и раньше выражался нецензурно в её присутствии, и Светлана не раз в знак протеста выходила из-за стола (точь-в-точь как её мама, Надежда Аллилуева, в ночь на 9 ноября 1932 года), но тот случай из ряда вон выходящий. Мария Розанова передала рассказ Светланы о том, как однажды отец её оскорбил, причём сделала Розанова это вульгарно (прошу прощения у читателя за нижеприведённую цитату, но из песни слова не выкинешь).

Мария Розанова: «Правда, надо сказать, что жизнь её была довольно страшная. Это довольно страшно, когда родной папа, в присутствии кучи народа кремлёвского, Светлана где-то открывает варежку, папенька её перебивает и публично говорит: «А Светлана е*аться хочет».[91]

Сказать такое о дочери в присутствии членов Политбюро? Нам известно, что при жизни отца Светлана дважды выходила замуж, но любовников у неё в тот период не было. Даже если папе Сталину из расшифровки магнитофонных записей госбезопасности было известно нечто, не ставшее достоянием публики и не вошедшее в Васильевский список «двенадцати», своё неудовольствие он мог бы высказать дочери один на один и не в такой хамской форме. Грубостью он довёл до самострела старшего сына, до самоубийства жену… Уроков не извлёк. Сын сапожника, ставший главой могущественного государства, при меривший на старости лет мундир генералиссимуса, в душе остался сапожником. Никуда не деться, генетика…

А Розанова… Женские разборки срока давности не имеют, и через пятьдесят лет ядовитые зубы не выпадают. Как тут не вспомнить её юношеское прозвище — Стервозанова…

…Когда Андрей Синявский находился в заключении, в книге «Только один год» Светлана дала блестящую характеристику Андрею и Маше. Её книга была переведена на многие европейские языки, она способствовала созданию международного движения в защиту арестованных писателей, борьбе за их освобождение. Привожу с сокращениями небольшой отрывок из этой книги Аллилуевой, где говорится об Андрее Синявском и Маше Розановой.

«Когда я только поступила туда в 1956 году, Андрей, немного старше меня, тоже выпускник университета, уже был известен как один из самых талантливых сотрудников Отдела советской литературы. Он писал о Горьком, о Багрицком, о Хлебникове, о поэзии военных лет, о поэзии первых лет революции.

У него выразительное лицо с крупными чертами, которые не назовёшь красивыми, да ещё окладистая борода — настоящий деревенский мужик. Но лоб умный, глаза мягкие, и мысль играет на этом лице, прекрасном, одухотворённом.

Он отпустил бороду после того, как стал каждое лето ездить на север, где он и Маша проводили отпуск, спускаясь на лодке в далёкие деревни с рюкзаком на плечах…

…Они фотографировали деревянную архитектуру, собирали крестьянские костюмы и вышивки, утварь — всё, что дарил этот край, сохранивший до сих пор быт, обычаи и кустарное искусство северной Руси. Андрей и Маша настоящие знатоки русской старины, их дом полон оригинальных северных изделий из дерева, кости, бересты. Там они собирали и старые иконы, а Маша реставрировала их. Оттуда же привезли старые церковные книги на древнеславянском. Их комнату украшает большая, 16-го века, икона Егория (Георгия-Победоносца) на коне, — расчищенная и приведённая в порядок Машей. Икона была взята на выставку Северного Письма в Третьяковской галерее. А нашли они её наброшенную в чьём-то сарае, просто валялась замалёванная краской доска.

Маша — искусствовед, специалист по древнерусскому искусству. Работу ей найти нелегко, и, кроме того, характер Маши не позволяет приспосабливаться к официальной точке зрения, а без этого работу не получишь. Поэтому Маша делает эскизы для молодых художников, восстанавливающих древнерусское кустарное ремесло в маленьких мастерских. Они работают по кости, дереву, металлу, делают украшения, бусы, серьги, браслеты по северным русским мотивам.

Андрею перешло от его матери сильное религиозное чувство. В нём эта врожденная, чистая, поэтическая религиозность уживается вместе с острым критическим умом, беспощадно анализирующим всё — ремесло поэта, нюансы слова и собственные его чувства и переживания…

…Но как остро чувствует он прекрасное! Поэтический анализ стихов Пастернака, Ахматовой, Багрицкого изящен и убедителен. В стихах молодых поэтов Синявский сразу же улавливает их обещающие качества и досадные слабости. Никто не проник так глубоко в двойственное творчество Евтушенко. Его насмешка язвительна: он доказал в пять минут, что поэт Анатолий Софронов, в общем, и не поэт… Этого Андрею не могли и не могут простить «известные» советские писатели.