Светлячки на ветру

Она лежала в постели, отвернувшись к стене, что была рядом с ее лежбищем, стене с вытертой штукатуркой, под которой проглядывала серая и грязная известка, что она иногда любила трогать пальцем и пробовать на вкус, ощущая на языке похрустывающий песок и мел. Лежала и разглядывала этот вытертый узор на побелке, думая о том, что скоро она проснется и надо тащиться в школу. Потом она захлебывалась слезами, все так же лежа в постели лицом к вытертой стене в маленьких оспинах, которые она продолжала нервно ковырять указательным пальцем, хотя побелка, подкрашенная лимонным колером, давно была съедена — и теперь девочка питалась известкой, в которой мелкий речной песок хрустел на зубах. Иногда ей казалось, что это всего лишь какой-то новый сон. Но сон не растаял, она прорыдала два выходных — и в понедельник папа с мамой отвезли ее в эту страшную больницу. Один день Вика пролежала в коридоре — и все дети бегали на нее смотреть. Она чувствовала себя очень неуютно и знала, что плакать на людях нельзя, но слезы продолжали душить ее — и она отворачивалась к стене, покрытой голубой масляной краской, которую нельзя было есть, и беззвучно плакала в подушку. На другой день ее перевели в палату, где лежало четырнадцать детей от трех до пятнадцати лет. Кровати стояли еще ближе, чем она видела в детском саду. Некоторые дети совсем не вставали. Соседская девочка доверительно ей сообщила, что она здесь уже полгода, а Вику положили на кровать, где вчера умерла Наташа. Вика представила, что она лежит на кровати, где только что был покойник, и какой-то совершенно новый, незнакомый до этого дня страх, будто паук муху, парализовал ее. Ей казалось, что привидения выглядывают из всех углов комнаты и тянут к ней свои костлявые руки, которых у них — по шесть, чтобы легче было сграбастать детей в охапку и унести. Ее страх усугублялся еще и тем, что дети постарше после того, как дежурная медсестра тушила свет и закрывала дверь, рассказывали друг другу страшные сказки. Любимыми их историями оказались рассказы про красную светящуюся руку, измазанную кровью, которая влетала в форточку и душила спящих. Ее рассказывала самая старшая девочка Света с настоящим перманентом и остатками вишневого маникюра на обгрызенных ногтях. Девочка лежала здесь второй месяц, мама приходила к ней редко, и помимо рассказов о красной руке она делилась с девочками постарше, что живет с мальчиком как муж и жена и очень его любит. Мальчик этот приходил к ней один раз: Света сказала, что ее навестил брат, когда врач спросила о том, кем ей приходится юноша. Врач, видимо, не поверила и переспросила потом у Светиной мамы, правда ли, что приходил брат. Мама, прогоняя со своего лица появившееся было удивленное и растерянное выражение, подтвердила, что это правда. «Брат» обнимал и целовал Свету на свидании, совершенно не обращая внимания на тринадцать любопытных глаз, блестевших со своих кроватей, словно начищенные металлические пуговицы, поймавшие солнечный свет. Эти двое были будто облиты тем завораживающим светом новогоднего театрального представления, где все декорации люминесцировали сиреневым, розовым, голубым и зеленоватым свечением.

В больнице были большая игровая комната и кинозал, где детям крутили сказки и всякие мультики. Эти две комнаты были общие на два отделения. В игровой Вика и познакомилась с Никитой, лежащем в гематологическом отделении. В игровой всегда было несколько детей, которые выделялись от остальных ребятишек тем, что они лысые, и тем, что слово «смерть» они произносят так же буднично, как слово «обед». Для Вики же смерть представляла что-то такое страшное и непостижимое. Когда в их подъезде появлялась крышка гроба, Вика боялась туда выходить. Просила папу ее проводить. Стремглав пробегала мимо страшной крышки, украшенной рюшами и оборочками, будто выходная кофточка.

Один лысый мальчик подошел к Вике и сообщил, что его зовут Никита, и спросил, не умеет ли она играть в шахматы. Вика немножко умела: научил папа. Потом посмотрел на Вику, погладив свою блестящую макушку, и сказал:

— Вот, теперь моя мама на шампуне сможет экономить, а твоя на твоей копне волос разорится!

К ним подошла лысая девочка лет шести, посмотрела на Викину копну и проговорила:

— Я лучше умру, чем соглашусь еще раз капать химию!

Другая лысая девочка радостно проговорила:

— Зато я скоро теперь домой поеду!