Никита до сих пор стоит у нее перед глазами. Маленький лысый мальчик в шортах, под которые надеты бежевые хлопчатобумажные колготки. Он никогда ей не снился: ни в детстве, ни тем более когда она стала взрослой, но она иногда вспоминала эту первую свою окончательную и непоправимую потерю. И вдруг ночью приснился. Они ехали куда-то на велосипедах, разогнавшись с горы… Лето уже отгорело, оставив по обочине сухую выжженную траву, похожую на мочало. Последние августовские дни, когда особенно чувствуется запах распада и тления. Откуда у нее, у ребенка, знание этого запаха? Но во сне она отчетливо его ощущала. Было уже холодно. Она явственно чувствовала этот по-осеннему холодный воздух, набираемый в легкие, и ледяной ветер, дующий в лицо, пробирающийся сквозь крупную вязку свитера к ее теплому телу. Было так сухо, что она откуда-то знала, что за ними тянется пыльный шлейф, настолько густой, что делает их невидимыми для родителей, глядящих на них с бугра… Родители могут только догадываться, что они там, где-то за пыльным облаком… Она очень боится налететь на кочку и упасть, так как разогнались они настолько сильно, что ее захлестывает страх… И она только подпрыгивает на встретившейся кочке, будто гимнаст на батуте, и продолжает нестись дальше, поднимая пыль.
77
С Никитой они познакомились и подружились в больнице. Они лежали в разных отделениях. Она попала туда с миокардитом, который у нее случайно обнаружили два месяца спустя после гриппа, когда участковый врач выписал ее в школу с температурой, заключив, что температура субфебрильная, на нервной почве, а ребенок и так третью неделю «дурака валяет». «Температура на нервной почве» держалась еще месяц. Маленькая Вика ходила в школу, у нее была одышка, ее тошнило, комната ни с того ни с сего вдруг начинала кружиться, будто Вика каталась на карусели в маленькой серебристой ракете, которая все убыстряет ход, собираясь оторваться от земли и улететь в космос. Вика однажды каталась на такой в парке: она была неподготовленным космонавтом: от мелькания деревьев и лиц, обступивших карусель, у нее резко потемнело в глазах и мутная волна подкатила из съежившегося от страха желудка под горло. Позеленевшая, словно салат, выращенный в темном чулане, Вика тогда тихонько сползла с сиденья, обитого мягким дерматином, зажимая ладошкой рот, — и спряталась в носу корабля. В носу было темно, не видно мельтешения лиц, и казалось, что ты спишь. Вика лежала на ледяном полу, свернувшись в калачик, с облегчением ощущая прохладу дюрали, и молила о том, чтобы качка поскорее кончилась. После того как у Вики в душном классе случился обморок — голос учительницы вдруг стал куда-то уплывать, точно его относил поднявшийся резкий ветер, а затем Вика сама нырнула в темноту, как в той ракете в парке, — у Вики диагностировали осложнение после перенесенного ею гриппа и выписали направление в детскую больницу. Вика тогда никак не могла поверить, что ее на самом деле помещают из дома в какое-то казенное учреждение со страшным названием «больница».