Светлячки на ветру

Ее глаза поймали его изучающий взгляд сквозь дымчатые очки. Она почему-то подумала: «А зачем он носит дымчатые стекла зимой, когда нет солнца?» Она все равно видела его глаза сквозь этот защитный экран, видела даже через стол, заставленный тарелками с яствами, различала черные расширившиеся зрачки, будто у наглотавшегося белладонны. Да и сами эти зрачки ей почему-то напомнили черные блестящие ягоды этого растения, на которых играли лучи света. Она бесстрашно встретила эти ягоды его взгляда, таящие в себе дурман, и ей даже хватило сил на то, чтобы ее взгляд стал долгим, немигающим. Она готова была помериться с ним силами. Кто кого? Но в этом взгляде был и призыв. Она уже знала, что выделена из толпы, замечена. Теперь его глаза будут неизбежно находить ее, как миноискатель. Делать все сужающиеся круги, чтобы замереть в одной точке. И вот уже стрелка дрожит и зашкаливает… Но внезапно Глеб отвел глаза, не выдержав ее взгляда. Бежал, стушевался, обвел взглядом комнату, уткнулся в блокнот. И она это ясно почувствовала, что он понял, как испугался этого поединка зрачков… Спрятался за опущенными ресницами.

Любовь, будто внезапно начавшееся мартовское снеготаяние, закружила с головой. Она думала, что уже и не полюбит никогда, но тут внезапно в ее жизнь вернулись цвет, вкус и запах. Возвратилось состояние, когда ждешь встречи со сбивающимся биением сердца. Оно то замирает в предвкушении свидания, то съеживается от холода в молчаливом ожидании, то бьется так учащенно, что кажется: сейчас выскочит из груди. Его стук отдается в висках: бум-бум, бум… Ходила, как лунатик, счастливо улыбаясь и ничего не видя вокруг. Только вот эту лунную дорожку, по которой надо идти, и не важно, что это не солнце, которое греет.

Влюбилась она в него сразу. Если бы ей сказали раньше, что она, вдумчивая и рассудительная девушка, способна так влюбиться, она бы не поверила. Она думала, что первый ее брак навсегда отобьет охоту к любви и семейной жизни. Но оказалось, что сквозь пепелище прорастает трава — удобренная, нестриженая и зеленеющая пышными пучками.

Он был отличником, очень начитан, молодой человек, который будет делать карьеру. Другого рядом с собой она и не представляла. Провинциал, который станет тянуться вверх. Впрочем, не только это вызвало у нее интерес. Он многое умел делать руками, а в семье родителей с этим всегда были проблемы, и не чурался дел, что многие считали «женскими»: стирал, умел готовить. Рассказывал, что помогает матери в саду. И вообще был самостоятельным, положительным, вызывающим доверие, на которого можно будет в жизни положиться. Подумала, что из него получится неплохой муж. Ее радовало и то, что он так же, как и она, занимается наукой.

Теперь Глеб частенько задерживался на работе — и они сидели и болтали. Ему нередко удавалось проводить ее до дома, старенькой сталинки с облупленной штукатуркой на фасаде, ютившейся в тихом и узком переулке, засаженном старыми огромными тополями, которые почему-то здесь не выпиливали, несмотря на то, что весь тротуар и газоны были будто засыпаны белым пушистым снегом. В лаборатории уже шушукались, и он чувствовал, как пересуды толкаются ему в спину, точно порывы ветра.

20

Как все мы ждем от Нового года чуда, так снова ждала его и Вика.

Опять город был расцвечен радужными огнями и казался завораживающей сказкой. Снова чудище протягивало ей аленький цветочек и говорило: «На, возьми, не бойся». На улицах выросли голубые оленята и сиреневые снеговики, горевшие манящим светом далекой мерцающей звезды. Вновь на прилавках были рассыпаны блестящие шары с забавными отражениями, причудливо перекрученные и расписанные сосульки, с потолка стекал серебряными и золотыми струями дождь, и казалось, что все лучшее, волшебное впереди, надо только научиться ждать… Да так оно и было: жизнь только начиналась.

На конференции молодых специалистов сидели на первом ряду вдвоем. Глеб прижимался к ней, съехав с кресла и полулежа в нем. Чувствовала горячее его бедро, которое прожигало сквозь толстую ткань. Хотела инстинктивно отодвинуться, а потом передумала. Побоялась его обидеть. Да и ей было приятно и немного смешно. Ощущала его плечом, он прижимался не совсем уж откровенно, а как ребенок к маме. Сама она не чувствовала ничего, никакого возбуждения. Она сидела на краю у прохода, и двигаться ей было некуда. Глеб точно сталкивал ее с обрыва. Потом встал и вступил в дискуссию с докладчиком, зачем-то выйдя в проход. Вернувшись, не пересел подальше, а снова прижался еще сильнее, как будто старался слиться со всеми изгибами ее юного тела. Когда пришла домой, удивилась тому, что помнит это странное прикосновение и что бедро у нее горит до сих пор, а внизу живота вдруг зачирикали воробьи, клюя крошки воспоминаний.