Светло, синё, разнообразно…

В два года раз я навещаю
Роскошный трюм с шикарной рубкой,
Где два пирата прежде чаю
Вас угостят хорошей рюмкой.

Где царствует их ясный гений
Двойного дивного звучанья,
Где рядом с грацией оленьей
Напор и сила великанья,
Где разность подтверждает общность
(Так двуголосье тешит слух),
А неожиданность и точность,
Как смерть, захватывают дух!

…А этот звук,
А этот сок,
А смех и запах ренессанса!
Мастеровитый матерок
Сквозь переводы из Брассанса!

А этот вкус,
А этот слог
Под звон гитары и бутылки!
Володин дружеский басок
В просторах Колиной ухмылки.

А время общее вокруг,
Вас то же, что и нас, касалось
(И вдохновеньем ваших рук
Так выразительно сказалось!),
Но жизни терпкое вино
Вас веселить не перестало,
И никогда для вас оно
Отравой горькою не стало.

(Наш самый радостный поэт
Под звон гитары и бутылки
Имел надзор,
Отбыл две ссылки
И был убит во цвете лет.)

Слово о Ковале

Интересно спросить у знавших его: какой Коваль вспоминается первым делом, сходу, навскидку? Многие, наверно, скажут: за столом, с гитарой. Кому-то, возможно, он представится с ружьем на охоте. Иным барышням, как я полагаю, вспомнится его горячее и нежное лицо, близко-близко. Я же сразу вижу его над теннисным столом, в полете удара, в атаке. В том отдельном заветном местечке нашего пединститута, которое называется – Круглый зал. Это бывшее фойе бывшего парадного входа, с колоннами по периметру, предполагающими гардероб за ними; с короткой широкой лестницей, ведущей из фойе прямо в огромный трехэтажный внутренний зал нашей альма матери, с высоким стеклянным потолком,

воспетым им с такою чудной силой

в одной из лучших его новелл «От Красных ворот».

Сам парадный вход, однако, да-авным-давно закрыт наглухо, и фойе, таким образом, образует собою уютный карман, где в наше время располагался теннисный стол, как раз в размер Круглого зала, учитывая необходимое пространство вокруг стола, особенно при защите.

Несравненным мастером которой был Женя Немченко, по прозвищу «Кок» – из-за пижонского кока, украшавшего его пижонскую голову. Росту Кок был длинного, сложения худощавого и в игре был подобен изящному гибкому хлысту, или, я бы сказал, стеку. Поскольку Кок был безусловно джентльмен.

Так вот, если в атаке Женя был расчетлив и точен, то в защите – неотразим. Это было наслаждение смотреть на их игру с Ковалем.

Юра атаковал не мешкая, из любых положений, атаковал сразу, хоть справа, хоть слева, всегда. На чем его и подлавливал соперник, посылая ему перекрученные мячи с непредсказуемой траекторией. То есть от Юры летели пули, а от Жени бабочки. И этот процесс превращения молниеносного свинца в трепетного мотылька был завораживающим. Женя ждал выстрела, изогнувшись в талии навстречу, дугообразно взмахивал ракеткой, как ботаническим сачком, зачерпывая пулю в ее полете и щедрым королевским жестом возвращая Ковалю порхающий шарик, не забыв подкрутить подарок в какую-нибудь коварную сторону. При этом Кок красиво откидывался назад – так благородно откидывается Атос в исполнении Вени Смехова, после того как, бывало, проткнет очередного гвардейца – и тут же сжимался в гибкую пружину, ожидая следующего выстрела. И как он ухитрялся выуживать эти Юрины торпеды изо всех углов, подгребая чуть ли не с полу, – уму непостижимо, но ухитрялся! И нередко видно было, как Юра уставал нападать на эту мягкую, податливую и непробиваемую оборону.

Но все же чаще утомлялся неутомимый Кок, потому что, согласитесь, непрерывно сжиматься и разжиматься все-таки утомительнее, чем молотить справа и слева, раз навсегда наклонясь над столом в полете атаки.

«И всю-то свою жизнь Коваль так и провел в атакующем стиле» – разбежалось было перо продолжить воспоминание, однако стоп. В футболе, в теннисе – да, но в жизни он не атаковал – он увлекался. С головой вовлекаясь в свое увлечение, так что оно становилось его занятием. В итоге у него оказалось три главных дела: литература, изобразительное искусство и охота с рыбалкой. Сочинение песен занятием не стало, но регулярно сопутствовало. Что касается женщин, то его увлечение ими было обязательным условием его существования. И женщины его, каких я знал, все были хорошие.