Светло, синё, разнообразно…

Служил Юра совсем немного, года два-три. Сначала в школе, затем в редакции, это все. От армии ему, слава богу, как-то удалось уклониться, и получается, что всю свою жизнь он занимался исключительно тем, чего сам хотел. Визбор все-таки тянул журналистскую лямку, ездил по заданиям, сдавал репортажи. Юра тоже ездил, но куда меньше, и привозил не репортажи, а полноценные вещи вроде «Алого». То есть задание Коваль превращал в художественный замысел и отчитывался главным образом перед собой.

Идеально сложились обстоятельства для его жизни. И он ими воспользовался, как я думаю, если не на все сто, то уж не меньше, чем на девяносто. Это очень много, очень. Мои, например, обстоятельства сложились тоже удачно, хотя и парадоксально: советская власть за мое диссидентство уволила меня из школы, запретила выступать с концертами – но великодушно оставила за мной кино-театральное поприще, совмещать которое с диссидентством невозможно. И вот в 68-м году, в тридцать два года я стал тем, кем и мечтал: свободным художником на любимом поприще, и вот уже почти сорок лет не встаю по звонку на работу. И открылась мне даль вожделенная. И спросите меня: на все ли сто использовал я ее? И лучше даже и не спрашивайте.

Он меня любил, я его тоже. Хотя закадычными друзьями мы не были. Поэтому у меня с ним немного наберется совместных событий. Собственно всего-то одно у нас общее приключение – участие в съемках фильма «Улица Ньютона, дом 1». Это вскоре после института. Хотя истоки сюжета – как раз в институтской жизни, в течение которой Коваль познакомился со знаменитой троицей скульпторов: «Лемпорт – Сидур – Силис» называлась она, что звучало почти как «Мене – текел – фарес», то есть значительно и загадочно. Прекрасные были мастера, высочайшего уровня, – на мой взгляд, одного ряда с такими, как Эрьзя – Конёнков – Неизвестный. Из них теперь только Силис здравствует, дай ему Боже долгих лет. А тогда они располагались в своей общей мастерской, недалеко от Парка Культуры, в двух шагах от нашего института, и мы эти два шага не раз проделывали и всегда были радушно приняты.

И в конце 62-го в этом гостеприимном подвале мы с Ковалем очутились в одной компании с кинорежиссером Тэдом (Теодором) Вульфовичем. Он как раз собирался снимать «Улицу Ньютона, дом 1» про физиков и лириков по сценарию молодого Эдика Радзинского, и ему для эпизода «Студенческая вечеринка» нужны были вошедшие в моду барды со своими песенками, и в нашем с Ковалем лице он этих бардов услышал в самой что ни на есть натуре. В две гитары грянули мы и моих «Гренадеров», и Юрину незабвенную – «Когда мне было лет семнадцать». Вульфович вошел в азарт, он был такой подвижный, ладный, и под наш развеселый чес он выдал какой-то невероятный чарльстон и немедленно пригласил нас сниматься в упомянутом эпизоде, и мы вскоре оказались в Питере на «Ленфильме». В просторном павильоне, в декорациях скромной малогабаритной распашонки привычно ударили мы по струнам и кроме вышеуказанных спели и свежесочиненную специально для фильма песню – мой первый в жизни кинозаказ, «Фантастику – романтику».

И все ж, друзья, не поминайте лихом,
Поднимаю паруса!

Мне на «вечеринке» повезло больше, чем Юре. Участников разделили на танцующую часть и закусывающую. Я был зачислен во вторую. Смена длилась несколько часов, дубль за дублем. Юра танцевал, я закусывал. В перерыве проголодавшийся Коваль подошел к столу и потянул к себе тарелку с винегретом.

– Не трогайте реквизит!!! – завопила помреж. – Что ж такое! Третий дубль снимаем, а на столе уже нет ничего!

Помнится, я стащил для Юры огурец, что мало его утешило. Мне-то закусывать не только не запрещалось, а прямо полагалось согласно режиссерскому замыслу. Зато в танцевальной группе Юра имел абсолютный успех – а там на подбор были хорошенькие девушки, – и дни его между съемками были упоительными.

Не помню, снимался ли он еще когда-либо. Как-то видел я его в телепередаче «Спокойной ночи, малыши», где он до того был натужен и неестественен, что я еле досмотрел. Нет уж, не его это было дело. Вот Визбор – да, это актер природный, без никакой школы, если не считать институтских капустников, где он блистал не хуже Петра Фоменко, блистательнее которого не было и нет на свете никого.

Мы с Ковалем тоже малость поблистали в художественной самодеятельности, тоже в капустнике, правда, всего один раз. При Визборе-то с Ряшенцевым институтская «капуста» была в цене, еще в какой, вся Москва сбегалась смотреть, их юмор был внятен и расходился в списках.

Сегодня ты изменил группе —
завтра ты изменишь Родине!
Облить презреньем и поджечь!

Ночь полярная окрест,
К нам в ярангу вор залез.
Хорошо, что он залез
Не в родную МТС

(куплет сознательного чукчи)

Словно по сердцу ножом жизнь детей за рубежом! —

и т. д.