Светлое будущее

По дороге домой Антон сказал, что у нас много важных проблем, которые мы не способны решить из-за нежелания добиваться крайней откровенности. Вот, например, в еврейской проблеме у нас есть такие аспекты, о которых все стыдливо умалчивают по тем или иным соображениям. Между прочим, и в идеологии бывает так. Попробуй скажи в среде наших оппозиционеров, что марксизм — серьезная штука. Засмеют! Попробуй скажи там, что тебе не нравится Солженицын как писатель. Заклеймят!

— Неужели Димка уедет, — сказал я. — Жаль. Очень жаль. Круг близких людей катастрофически сокращается.

Дома Ленка, зайдя поцеловать меня на сон грядущий, спросила между прочим, что такое интернационализм. Я начал было объяснять. Но она махнула рукой:

— Ерунда это все. Устарело. Интернационализм — это когда русский, грузин, украинец, чуваш, узбек и прочие собираются вместе и идут бить евреев.

ОПЯТЬ ЛЕНКА

Ленка прибежала из школы, закинула портфель в свою комнату и, не поздоровавшись, выпалила стихотворение:

Когда коварный враг напал,
Он стал без войска генерал.
Когда врага с трудом разбили,
Его не то чтобы забыли,
А возвеличили, но так,
Что он в глуши развел бардак.
Но вот однажды невзначай
Счастливый пал ему случай:
Рука родного палача
Коснулась и его плеча.
Потом он был и так и сяк.
По мненью всех — ничто, серяк.
Потом, минуту улуча,
Спихнул другого трепача.
Взмахнув руками после драки,
О подвигах придумав враки,
Потом, раздув их вдвое, втрое,
Стал десятирежды Героем.
Подвыпив, сытно отобедав,
Побил голодного соседа.
Другого в преизбытке сил,
Трясясь от страха, раздавил.
Потом арабов замутил.
Потом на Запад укатил,
Потом... Короче говоря,
Не тратил времени зазря.
За длинной речью речь читал
И ни хера не понимал.
И вопреки постановлению
Прославлен величайшим гением.

— Отгадайте, кто это такой?

— Тамурка закатила истерику. Теща пожала плечами и, увеличив громкость телевизора, продолжала смотреть хоккей. Я кричал о том, что с этим пора кончать, что она нас подведет под монастырь. Но с Ленки как с гуся вода.

— О, оказывается, вы у меня кое-что соображаете. Молодцы! Догадались-таки. А наша завуч не догадалась. Требует от нас, чтобы мы выдали автора и сказали, кого он имел в виду.

— Редкостная дура!

— Узнают автора и выгонят из школы.

— Не узнают! Никто же не знает, кто автор.

Ленка ушла к себе. Мы еще некоторое время поругали нынешнюю молодежь. Потом Тамурка (надо отдать ей должное, она быстро отходит) сказала, что это пройдет скоро. Сейчас все школьники такие зубастые. А как поступят в институт, сразу за ум берутся.

АГАФОНОВ

Вопрос о законах делания карьеры в нашем обществе еще совершенно не изучен. Я давно присматриваюсь к этому. Сам считаюсь карьеристом. Но до сих пор не могу разобраться в тонкостях дела. По всей вероятности, я не обладаю способностями настоящего карьериста.

Вот Еропкин, Владилен Макарович. Его отец — мелкий купчишка где-то в Сибири. Быстро приспособился к советской власти. Сыну дал самое революционное имя: «Владилен» — сокращение от Владимир Ленин. Стал видным чекистом. И даже не был расстрелян. Еропкин приехал к нам в институт в аспирантуру, оставив дома жену и двоих детей. Здесь он познакомился с дочкой Митрофана Лукича, на редкость некрасивой и глупой аспиранткой нашего сектора (по имени Эльвира). Митрофан Лукич начал тогда свой взлет на вершины власти. Еропкин охмурил завидную девицу, бросил старую жену с детьми (цинично сказав потом на свадьбе, что наука требует жертв) и женился на Эльвире. Через два года он стал доктором, через год — членом редколлегии и заведующим отделом в партийном журнале, еще через год — членкором и еще через год — директором партийного института. Теперь ему прямая дорога в академики. Это — карьера по всем законам советского образа жизни. Я такую карьеру сделать не смог бы: я недостаточно сер и безобразен, чтобы на меня клюнула Эльвира, и Митрофан Лукич не почувствовал бы во мне родственную душу и не возлюбил бы меня, как это он сделал в отношении Еропкина. Тут вся ясно. И у меня никаких претензий к Еропкину нет.