Светлое будущее

Второе разделение — внутри вовлеченных. Вовлеченные — это лица, по роду своей профессиональной деятельности относящиеся к числу принимаемых в расчет. Именно по своей профессиональной деятельности. С этой точки зрения, например, Шафаревич и Турчин не попадают в эту категорию, поскольку они вылезли в политику не по своим профессиональным делам, а иначе. А зато Неизвестный, Тарковский, Максимов, Окуджава и многие деятели искусства были вовлечены в социальную деятельность через свои профессиональные дела. Вовлеченные разделяются (грубо говоря) на «либералов» и «консерваторов». Опять-таки довольно трудно (если вообще возможно) дать точное определение этих категорий. Грани между ними расплывчаты, изменчивы, почти неуловимы. Но можно дать некоторое примерное описание, привести примеры. И этого будет достаточно. Характерный пример либералов — поэт Твардовский. В академических кругах таким был Несмеянов. Менее известен академик Румянцев. Он был в свое время крупным партийным деятелем, потом вице-президентом академии. В самые либеральные годы он покровительствовал конкретной социологии и на этом «погорел» — его сняли с поста вице-президента и директора Института конкретных социальных исследований. Либералом стал Хрущев. И даже Брежнев в какой-то мере по инерции еще нес на себе печать либерализма. Либерал отличается от консерватора не столько тем, что консерватор требует сажать, а либерал против, — и либерал может сажать не хуже консерватора, и консерватор может критиковать «культ личности», — сколько чисто личной склонностью к некоторым послаблениям во всем, к несколько большей человечности и мягкости, культурности и легкости, расслабленности и разболтанности.

Либералы, как и консерваторы, неоднородны. Для некоторой их части либерализм есть просто черта характера, которую стало возможно проявить или приобрести в послесталинское время. Для другой части либерализм есть удобное средство самоутверждения и карьеры. Для третьей части — дань моде и времени. И лишь для не­значительной части это — нечто принципиальное. Все либералы за советский образ жизни. Они лишь против крайностей и за улучшения. Причем за улучшения с целью укрепления советского строя. Они обвиняют консерваторов в неспособности как следует (в соответствии с требованиями времени) служить делу коммунизма. Они считают, что они это дело могут делать лучше. Либералы есть даже среди работников аппарата ЦК и КГБ. Какое-то время ходили слухи, будто КГБ — самая либеральная организация у нас. Либерализм — это стремление советского общества чуточку свободнее вздохнуть, используемое определенной категорией лиц в своих эгоистических целях.

Из числа либералов выталкивается небольшое число лиц, которые по тем или иным причинам не могут интегрироваться с советским строем жизни. Характерным примером на этот счет является Неизвестный, который был вытолкнут из советской жизни усилиями коллег за то, что оказался слишком талантливым и оригинальным и приобрел большую известность на Западе. А он был в высшей степени советским человеком, и по способности приспособиться к нашим условиям мог дать сто очков вперед кому угодно. Таким стал Рогозин. По-моему, такими остаются Окуджава и Тарковский, хотя они не эмигрировали.

Наконец, если взять общество в целом, то очень небольшая часть лиц выталкивается на роль оппозиционеров, борцов за справедливость, обличителей. Их имена хорошо известны. Их влияние на все советское общество огромно, хотя его и стараются всячески скрыть. Деятельность Солженицына и Сахарова — это целая эпоха в социально-политическом развитии советского общества. Кстати сказать, Солженицын выталкивался на роль оппозиционера не только по содержанию своих сочинений и речей, но и как талантливый писатель. Огромная армия бездарных наших писателей выбросила его вон из своей среды, чтобы он не портил привычного их образа жизни и принятых критериев оценок.

Я обдумывал это все (больничное безделье располагает к таким размышлениям), совсем забыв о том, что основу для этого я взял все из той же книги Антона. Когда я это заметил, я сказал себе: а при чем тут Антон, я и без него додумался бы до этого, это же очевидные тривиальные истины. Но и это были слова Антона. В предисловии к книге он писал, что видит свою задачу не в открытии сенсационных тайн советского общества, а в некоторой систематизации очевидных и общеизвестных вещей и в отыскании их закономерностей.

АНТОН

Пришел Антон. Сказал, что на кафедре философии в ВПШ меня поносили. Все за то же — за формацию.

— Это ты меня сбил с панталыку, — шутя сказал я.

— Знаешь, в чем твоя главная слабость? — сказал он. — В половинчатости. Бить тебя все равно будут. И после выборов побьют, это очевидно. А за что? За пустяки. Если уж быть битым, так за дело. Надо было идти до конца. Тогда, может быть, и бить не стали бы. Растерялись бы и промолчали. Не выгодно было бы бить. Как с Лебедевым.