Светлое Христово Воскресение (сборник)

Д. Григорович

ГОРОД И ДЕРЕВНЯ

(отрывок)

Утро Благовещения было особенно великолепно. Иван Петрович не утерпел и чуть свет вышел из дома. Солнце восходило в чистом, безоблачном небе; оно уже грело, несмотря на раннюю пору. Не доверяя теплоте, чувствуемой на лице, Иван Петрович несколько раз засучивал рукав и выставлял голую руку на воздух; но и на руку веяло также мягкой теплотой. Он пошёл дальше по улице деревни…

Был уже десятый час утра. Желая укоротить путь к дому, он направился задами деревни. Немного погодя, он вошёл к себе на двор.

Перед крыльцом увидел он жену, сестру, старую Прокофьевну, двух прислужниц, детей и между ними прыгающего и лающего шершавого Милюшу. Их всех тесно обступала толпа крестьянских девочек и мальчиков. Прислужницы держали в руках сита с печёнными из теста жаворонками, которым, для большего сходства, в глаза и нос воткнуты были зёрна овса. Александра Васильевна и её золовка оделяли ими крестьянских детей, причём няня, державшая на одной руке Катю, приподымала всякий раз на воздух свободную руку и вскрикивала тоненьким, дребезжащим голосом:

– Жаворонки прилетели!.. Жаворонки прилетели – весну принесли!..

Возгласы приумолкли только тогда, как в ситах не осталось уже жаворонков и крестьянские дети стали расходиться…

Операция открытия в доме первого окна на воздух, очевидно, была уже подготовлена; для её окончания, как водилось всякий год, ждали только Ивана Петровича.

Всем этим делом, по давно установленному правилу, предоставлялось заведовать старой няне; она относилась к нему самым ревнивым образом. Так и теперь было; никого не допуская помочь ей выдвинуть заржавленную задвижку, она сама принялась хлопотать над ней…

Провозившись ещё минуту, Прокофьевна проговорила: «Господи, благослови!» – перекрестилась, упёрлась ладонями в раму – обе половинки вдруг раскрылись, и в кабинет волной хлынул весенний, обогретый солнцем воздух. Он был встречен восторженными криками. Тут уж никого нельзя было удержать, – даже благоразумную старшую Соню; о Серёже – «будущем хлебопашце», и Лизе – говорить нечего; Александре Васильевне пришлось скорее взять на руки Катю, чтобы не затолкали её вместе с Прокофьевной, у которой в первом порыве суеты чепец совершенно сдвинулся на сторону; каждый рвался вперёд, каждому хотелось быть первым, чтобы сказать потом, что ему первому удалось подбежать к окну.

В эту минуту, впрочем, никто из старших не думал сдерживать детского восторга. У всех как-то мягко было на сердце; всем было слишком хорошо, чтобы мешать порывам радостного чувства.