Светлолесье

Вместе с опавшими лепестками улетел и месяц цветний. Гроздья ягод раздулись в зеленые бусины, воздух по утрам полнился тягучей дремотой. Над печкой сохло все больше листьев земляники, полевого хвоща и душицы, а в побледневшей траве все реже прятались нежные цветы льна. Но и те я видела чаще, чем домочадцев: Минт часто пропадал где-то с Альданом и меня с собой не брал. Говорил, что они плавали на другую сторону Вороненки, добывали в дебрях леса барсучий жир, искали редкий целебный мох в Топях… И каждый день пропускали вечерние трапезы. Со временем я перестала накрывать на троих и целиком погрузилась в подготовку к Ночи Папоротника.

Согласно поверьям, цветок папоротника яркий, как зарница, маленький, как слеза Крылатой, и цветет совсем недолго. Фед говорил, что раньше чудь пыталась помешать охотникам, а то и вовсе отобрать цветок. Да что там, за малейшую ошибку можно было поплатиться головой! Древние тайны, как и старинные боги, не прощали людям слабости. И даже сейчас стоило проявить немалую сноровку, чтобы завладеть цветком, ведь со времен царя Полуночи мало кто из чародеев Обители находил его. Хотя и знали, что от владельца не укроется ни одна тайна.

Я снова знакомилась с лесом, благо, умный кот Дана мне в том помогал. Нужно было запомнить тропинки, подготовить обрядовый наряд и сходить на вечерние посиделки с незамужними девицами. Когда стало понятно, что приглашения на вечеры мне не дождаться, я взялась выполнять лекарские обязанности. Травника частенько не было дома, а линдозерцы нуждались в помощи: кому примочку на укушенный дурной мошкой глаз, кому корпию на рассеченную острым камнем ногу. Здесь мне помогли уроки Елара и зелейники Дана. Поначалу горожане шли неохотно, но вскоре осмелели и даже стали приглашать к себе домой. Яния была первой, кто позвал меня на вечерние посиделки с рукоделием, следом потянулись и остальные. Однажды утром Альдан заметил, как я выхожу с корзинкой корпии и Живы, но ничего не сказал. Казалось, ему не было до того никакого дела.

Ранней порой, пока все спали, Альдан уходил в лес и возвращался затемно. Тогда в мельнице загоралась свеча, и Минт говорил, что травник днюет и ночует над снадобьями. Лишь однажды я увидела Альдана на лугу, но не успела окликнуть, как он исчез в противоположной стороне.

Травник явно меня избегал. Когда Минт, услышав это, ничего не ответил, я поняла, что недалека от истины. Причины такой перемены словно тянулись к тому вечеру, когда червенцы поймали Меная. Я смутно помнила свой танец, заклятье без основы, отгоняла от себя страх. Вдруг травник снова углядел что-то странное? Вдруг это его оттолкнуло? Но… с чего бы Альдану вообще на меня глядеть?

Даже если бы я нравилась кому-то, похожему на Альдана, он бы никогда не захотел разделить свою жизнь с такой, как я. С колдуньей. После казни Меная я осознала эту простую истину во всей ее полноте. У меня никогда не будет семьи. Никогда. Переезжать с места на место, скрываться, жить в горницах, подобных той, что соорудила для своей дочери Мафза. Да и как растить детей? Подобные мне не должны иметь их вообще. Кто посмеет обрекать любимых на такую жизнь?

Пожив с этой мыслью, я сделала над собой усилие и перестала бросать взгляд на неразобранную постель травника и задавать вопросы о нем. Возвращалась домой с тяжелой головой, быстро ела и, забравшись на печь, засыпала крепким сном без сновидений.

Но Ночь Папоротника подкрадывалась неумолимо. Обрядовые хлопоты оказались приятнее мрачных слухов, все реже на улицах вспоминалось торжище, Менай и дикое лесное зверье: вскоре всюду было только и разговоров, что о празднике. Девицы перечисляли имена завидных женихов (Дан был первой жертвой в списке), а горожане постарше, которых не сбивала с толку любовная лихорадка, приторговывали нарядами, мазями и запрещенными оберегами для привлечения женихов и невест. Чего только не было: и коготь ворона для прозорливости, и сушеная мышья лапка для плодовитости. Лишь Единый ведает, сколько подобных пустяковин цепляли к обрядовой ленте в надежде на супружеское счастье.

Я же помнила рассказы Феда. Не о счастье была Ночь Папоротника. За долгие годы обычай изменился, забылась тревожная правда. Червенцы могли сколько угодно говорить, что Солнцеворот и его обряды принес Единый, но чародеи знали, что издревле эта Ночь принадлежала старым богам. И то был недобрый сказ. Молодой Солович, явившийся на встречу с возлюбленной, одни лишь слезы нашел, да и те цветком папоротника обернулись. То был знак от любимой, памятка: «Приложи цветок к сердцу горячему, пламенному, иди через мрак колодезный. Иди, путник…»

С той поры цветут папоротники, дорогу освещают. Помогают тем, кто гонится за утраченным. Может, и богиня до сих пор ждет своего возлюбленного. Кто знает?

Быль и небыль – удел сказителей. А в сказках Феда говорилось, что цветок папоротника твари Нижнего мира стерегут, путникам глаза морочат, дороги путают.